Читаем Гул проводов (СИ) полностью

Такое чувство, будто моё тело — сплошная рана, в которую насыпали соль. Будто тысячи осколков впились в меня. Будто во мне бушует настоящий огонь. Будто я выпила кислоту, которая растворяет теперь мои внутренности. Эта боль похожа на жжение. Но почему? Почему мне больно? Да и боль ли это?

Гул в голове. Гул проводов. Я падаю на колени, разбивая их. Телефон вибрирует.

LeaKills: Кстати, я вот что вспомнила! Я же к психологу ходила! Он классный, именно он научил меня излагать свои мысли письменно. Скинуть?

Дежавю.

Sandra21: Ты же кидала.

LeaKills: В смысле? Ты о чём? Не кидала я тебе ничего.

Я порылась в переписке. И впрямь нет. Я попыталась найти его в интернете, но никакого упоминания о нём не нашла. На месте сайта находится другое учреждение.

Sandra21: Забей, я перепутала. Так что за психотерапевт?

Леа прислала адрес сайта. Я перешла по ссылке. Психотерапевт мне не понравился: какой-то он лысый и с хитрющими маленькими глазками. Про себя я окрестила его Крысом. Но всё же я записалась на сеанс.

Я вернулась домой. Мать ждала меня на кухне.

— Как похороны?

— Весело, покутили, набухались, нарисовали пенис на лбу у заснувшего парня.

— Не смей так шутить, дрянная девчонка. Иди в свою комнату и делай то, что задали на каникулы.

Я выполнила её просьбу, точнее, только первую часть. Уроки я делать не стала, Марка нет, помогать некому. Я достала из заднего кармана джинс помятую выцветшую фотографию. На ней была я, Марк и два его друга. У меня была короткая стрижка, клетчатая рубашка и рваные джинсы. У Марка был хвостик, он стоял с гитарой наперевес и подмигивал в камеру. Один его друг долговязый и чернокожий. Другой — латиноамериканец с проколотым ухом. Чернокожий переехал, латинос бросил школу.

Я вспоминаю толстую подругу. Её называли жирухой и ненавидели только за это. Я ненавидела её за трусость. Но разве бы я поступила на её месте иначе? Вряд ли. Вот и нечего корчить из себя святую.

Мне невыносимо смотреть на залитую светом улицу в окне. Поэтому я занавешиваю его шторами. Но свет всё равно пробивается. Я прячусь от него. Я вампир, мне чужды лучи и чувствам я сопротивляюсь. Я актер со ста масками, а за ними — пустота. Лицедей и кукла, бесчувственное изваяние. Я достаю нож и полосую себе кожу. Мерзкое, мерзкое тело, заключающее в себе не менее мерзкую душу. В наушниках звучит наша песня. Мне хочется разбить телефон, останавливает имя Леа на дисплее. 5 новых сообщений от неё. Я не читаю их. Оставьте меня в покое, дайте сгнить одной.

====== Об отражениях, отчаянии и новом знакомстве ======

Август мне запомнился малиновыми закатами, прохладным ветром, бриллиантами-росинками, а запахом цветов и пыли. Ночи здесь были тихие и темные, и с каждым закатом я понимала, что спасения нет, и мне оставалось лишь смотреть на стрелки часов, передвигающиеся мучительно медленно. Тик-так. Тих-так. Тик-так. Меня закручивало в электронном водовороте, неоновый свет ослеплял меня, а окно я навсегда занавесила, но в самые темные часы мне хотелось отодвинуть бардовую шторку. Поначалу я пыталась посещать вечеринки, но разноликая толпа внушала мне животный страх и я пряталась в тесной кабинке туалета, закрыв уши руками, чтобы не слышать оглушающую музыку.

Зеркала, лужи, стекла, отполированные поверхности. Что общего у них? То, что они отражают. Та девушка-отражение была мне незнакома. Кто она? Почему у неё такие впалые глаза? Почему у неё такой затравленный, пустой взгляд? Почему у неё такие синие вены и бледная кожа? Почему её кости торчат? Что это за уродливые шрамы? Неужели это я? Нет, это не я, это определенно не я.

А иногда Марк стоял рядом со мной, как ни в чем не бывало. Улыбался, сверкая жемчужным рядом зубов, прищуривал свои зеленые глаза, взлохмачивал и без того растрепанные волосы. А иногда курил, смачно выпуская белый, как моя кожа, дым. Я разбила зеркало у себя в комнате и осколки врезались мне в лицо. Но я боли не почувствовала. Я лишь видела, как отражение истекает кровью и кричит. Это ему было больно, а не мне. Это оно кричало, а не я.

Я забросила друзей, добавила Леа в черный список. Тома я ненавидела, потому что он напоминал мне о Марке. И себя ненавидела по этой причине. Я заперлась в комнате, выключила свет и просто лежала в кровати, ни о чем не думая. И снова гул проводов звучал во мне, вокруг меня, потолок нависал, такой противно-белый, а темнота нежно обволакивала меня, безуспешно пытаясь успокоить. А Марк всё говорил и говорил, нашептывал мне ласковые слова, или наоборот, оскорблял. Я его не видела и не чувствовала, он был далеко, за холодным стеклом и блестящей поверхностью металла, но я слышала его голос, звучащий сквозь бурю и гул. И он звал меня с собой. Он протягивал руку, и порой мне хотелось дотронуться до неё, но я не могла, невидимая стена выросла между нами.

Неужели так будет всегда? Темная комната, мягкая кровать, разбитое зеркало, болящие царапины и вкус крови во рту. И Марк, пытающийся до меня докричаться. И Леа, пишущая мне по 5 раз на дню.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм