Гул проводов (СИ)

Как заколдованная, я встала. Руки как будто примерзли к телу. Толпа выжидающе смотрела на меня.

— Чего ты ждешь? Бей её. Врежь прямо по лицу. Давай.

— Бей! Бей! Бей! — подхватила толпа.

«Бей! Бей! Бей!», — звенело в ушах у меня всю среднюю школу.

Я не ударила. Я пнула. Прямо в живот. Меня разбирала злость, нечеловеческая ярость. Я била и била её, по прыщавой роже, в хитрые глазки, в пухлый животик, в массивные плечи. Пинала по ногам, по рукам, по всему, до чего могла дотянуться. Она кричала. Я тоже. Толпа ликовала. А Марк молчал. Теперь его взгляд не выражал ничего. Глаза его были красивые, но мертвые. Как у куклы.

С тех пор меня старались обходить стороной. Никакого уважения не появилось. Просто старались не связываться с Психичкой Сандрой. Один раз Альфред, похожий на ангела со своими светлыми локонами, подошёл ко мне со своей вечной свитой из друзей и поклонниц и сказал, что я «классно приложила толстуху».

— Правильно сделала. Нафиг таких подруг. — подтвердил его друг.

Но я никакого удовлетворения не чувствовала. Такое впечатление было, что побила я не её, а саму себя. Такое впечатление у меня и сейчас.

Так я и жила. По-прежнему никем не замечаемая, только теперь меня уже не дразнили, а только шептались за спиной. Марк со мной не разговаривал. Я начала думать, что тогда мне просто показалось. Он просто стоял и смотрел, как одна некрасивая девочка колошматит другую некрасивую девочку. Смотреть на ломающиеся судьбы всегда интересно, а?

Но всё изменилось, когда мы оказались наедине в заброшенном здании. Не знаю, каким ветром меня туда занесло. Просто… звало оно меня, что ли. Это мрачное, полуразвалившееся здание, с гудящими серыми стенами, казавшимися черными посреди вечернего неба, с надписями, налезающими друг на друга, как будто пытающимися перекричать своих соседей, и с мусором и обломками кирпичей, освещаемых лунным светом. Стоп, лунный свет? Только что же был закат… Когда успело так потемнеть?

— Здорово, правда? — услышала я тогда голос Марка.

Я тогда испугалась, подпрыгнула и нехотя развернулась к нему. Я побаивалась его. Иногда побаиваюсь и сейчас.

— Время течёт здесь очень быстро. Раз — и ночь пролетела, а ты даже не заметил. Но иногда… оно замедляется. Как резина растягивается. И тяяяяянется, тяяяяянется, тяяяяянется…

— Хватит! — вскрикнула я.

Он засмеялся над моим испугом. И замолчал, отвернувшись. В руках сверкнула зажигалка. Так мы и стояли — я читала надписи, он курил.

«Пусть и пусто.»

«На неоновых полях дюны порошков.

Однажды и ты туда попадешь.

Я буду ждать тебя.

Я — темный, безликий и мертвый.

Я буду ждать тебя.

И придет время расплаты.»

«Прочти эти строки. Понимаешь, как всё бессмысленно?»

«Ты умрешь, и никто не узнает об этом. Никто не услышит твою вечную агонию»

— Говорят, эти надписи написали самоубийцы, — тихо сказал Марк, подсвечивая мне зажигалкой.

— Что, правда? — испугалась я.

— Да нет, конечно, я шучу, — рассмеялся Марк. Но его взгляд по-прежнему был серьёзен. — Тебе мамочка не говорила, что глупо читать всякий бред на стенах и заборах?

Краской он вывел послание на испанском, которое отказался переводить. А потом поднялся каким-то чудом уцелевшей лестнице на второй этаж, а я зачем-то последовала за ним. И мы сидели на неровных кирпичах, там, где раньше был подоконник, свесив ноги, и разговаривали обо всем. Он уже не был тем Марко с пронизывающим взглядом ледяных щелочек глаз. Марко, которому никто и ничто не нужно. Одинокой птицей, надменно взирающей на всех с высоты своего полёта, изредка спускающейся, чтобы спасти какую-нибудь жертву травли и стать её покровителем, пока она не реабилитируется. Именно тогда он снял свою маску. Или это я заставила его открыть мне своё настоящее лицо? Так уж получилось, что равнодушие переросло в какую-то болезненную преданность. Так паж любит свою королеву — рьяно, самозабвенно, но никогда не переступая черту, разделяющую их.

Кто знает, что бы было, останься я тем прохладным весенним вечером дома. Может, я бы сейчас не сидела в этом ярко-красном кабриолете рядом с Марком, этим смешным парнем с веснушками, Тем Самым Марко, который смотрел на меня взглядом, настолько насмешливым и одновременно душераздирающим, что становилось не по себе.

— Я думаю о том, что было бы здорово оказаться сейчас на берегу моря. — внезапно сказал он, прерывая поток воспоминаний. — Вот прямо сейчас, вечером, после заката. А ты?

— О лазанье. Лазанье и ягодном соке.

Одновременно с этой репликой у меня заурчало в животе.

— Проголодалась? — участливо спросил он. — Ну конечно, почти десять вечера, а ты со мной с трёх. Совсем я тебя вымотал, а?

Он повернул обратно. Мы снова проехали мимо дома Леа, и на секунду я увидела её растрепанную голову в окне её спальни. На этот раз дома медленно проплывали мимо нас, и деревья колыхались от ветра и шелестели листьями, как будто нашептывая что-то. Я чувствовала себя Золушкой, едущей обратно в карете, которая вот-вот превратится в тыкву, и чьё платье уже стало лохмотьями.