Гуляйполе

Ответом ему было молчание.

– Ну, за волю, за свободу боролысь? – не унимался Нестор. – А хоть муху убылы?

Теперь, кажется, сокамерники наконец поняли, почему этот истощенный, угрюмый новорос оказался в Бутырке – тюрьме для каторжан.

Не дождавшись ответа, Махно улегся на постель, равнодушно затих.

Аршинов уселся рядом с ним, негромко сказал:

– Я сам тоже с Новороссии. С Нижнеднепровска.

Нестор приподнялся на локте:

– То ж от Гуляйполя близко. А так по вас не скажеш. Говорка друга.

– Ну, я за границей долго жил.

– И в Вене довелось бувать? – поинтересовался Махно.

Аршинов даже хмыкнул: отчего это у неграмотного парнишки интерес к Вене?

– Ну, не только в Вене. И в Париже, и в Берлине, и в Лейпциге.

– Аж не вирыться… А скажить, случаем не встречалы вы там, в Вене, Вольдемара Антони?

– А кто это?

– Тоже анархист. Вин довго у нас в Гуляйполи жил. Я од нього всю цю анархистську науку превзойшов. Знаете, вин так прямо и говорыв: волю и свободу добудем через море крови.

– Это, конечно, иносказательно, – задумчиво проговорил Аршинов. – Но не без насилия, тут он прав, ваш наставник… как его?

– Антони! Вольдемар Антони.

– Ну что ж! Давайте знакомиться, – смуглолицый сокамерник протянул руку: – Петр Андреевич Аршинов.

– Нестор Махно, – представился подросток и поправился: – Нестор Иванович.

Поздно вечером лампочка под высоким потолком погасла.

Укрывшись серым казенным одеялом, Махно не спал. Вслушивался в голоса, гулом которых была наполнена камера. Казалось, что здесь не пятеро человек, а по меньшей мере взбудораженная толпа.

Извечные споры к ночи разгорелись, как будто получили новую силу от двух свечей, которые заключенные зажгли на столе.

– Вот вы все: «Америка, Америка!» А что она для нас, эта Америка? Россия – самобытная страна, со своим укладом, своим норовом! – говорил Шомпер.

– Америка – это пример торжества некоторых свобод. Конечно, классовая пропасть дикая. Но в основе, в Декларации прав… Даже Маркс… – возражал медлительный социал-демократ Степан Трунов, изможденный бесконечными отсидками.

Нестор, приподняв голову, вслушивался и вглядывался в лица спорщиков.

– Что вам этот филистер Маркс! Читайте Бакунина! – брызжа слюной, перебивал собеседника Шомпер. – Михаил Александрович еще когда писал: «Мы питаем отвращение к монархии, но в то же время убеждены, что большая республика с войсками и бюрократическим централизмом будет заниматься завоеваниями и притеснениями… и не обеспечит счастье и свободу своим гражданам». Вам не кажется, что эти слова относятся и к Америке? Даже в первую очередь к Америке?

– Это уж безусловно! – подал голос с другого конца камеры Сольский. – Начали хорошо, с провозглашения свобод. А дальше? Война с Испанией и Мексикой… Куба, Филлипины и так далее! Присвоение огромных чужих земель! Уничтожение индейцев!..

– Вы мене извинить, если шо не так скажу, бо люды вы, я бачу, учени, – не выдержал и вклинился в разговор Нестор. – Это шо ж получается? Де власть, там счастья буть не может? Чи я шо-то не так понимаю?

На мгновение все смолкли, словно удивляясь голосу нового узника камеры.

– А як же без власти взять власть? – продолжал размышлять Нестор. – От, скажем, анархизм не прызнае власть. Значить шо? Сничтожать всяку власть, чи як?.. В курятнику и то кочет нужен. А тут – революция. Смена старого устройства. А опосля революции шо? Яке нове устройство? Хто буде правыть державой?

– Вот! Вот товарищ поднял коренной вопрос: что есть анархическая республика? – оживился Степан Трунов. – А то все твердите: анархическая республика без власти! А между тем государство – любое государство – это четкая структура власти… выборной, да, но – власти. Президент или премьер… как хотите называйте. Стало быть, и республика, а она тоже суть государство, не может быть безвластной! Или как?.. Объясните это мне… и вот товарищу.

– Вопросик-то у юноши не такой простой, – промолвил Сольский. – И, как мне кажется, теоретиками не решенный! Как ломать старую машину, не употребляя методов принуждения, иначе говоря, власть… А, Петр Андреевич? – обратился он к Аршинову. – У вас не только теоретические знания, но и боевой стаж!..

Все посмотрели на Аршинова. Он задумался.

– Ну, в принципе, этот «вопросик» как раз давно решен. Еще Бакуниным и Кропоткиным. Вождь у нас – не человек власти, а человек авторитета. Он не насилует волю, а зовет к цели…

– Це шо ж, як у запорожцев выборный атаман? Батько? – сощурил глаз Махно.

– В известном смысле… Запорожцы дали пример некоторой вольности, прообраз анархизма на этапе дикости.

– Ну, насчет того, хто там був дыкый, ще можно и поспорить! – осмелился возразить новичок. – Про вождя вроде понятно: батько! – заключил Нестор. – Ну, а як з ксплуататорамы? Ну, там з панамы, буржуямы, охвицерами? З нымы тоже авторитетом та ласковым словом?

– Ну нет, ну нет! – рьяно вмешался Шомпер, размахивая руками. – Анархизм вовсе не отрицает насилия! Тут без сентиментальности! Слом старой государственной машины требует жестокости!

– От тоби на! – удивился Махно. – То без сылы, то з насылием…

– А вы против? – налетел на Нестора тот же Шомпер.