Гуляйполе

В тюремной больнице было всего несколько больных. Они столпились у окна, за которым виднелся высокий каменный забор с вмурованными поверху проржавевшими шипами, а за забором – верхушки деревьев с клейкими еще листочками. В небе плыли облака, перекликались летящие неровным клином большие белые птицы.

– Гуси возвертаются. Чи лебеди. К доброй погоде.

Весна…

Нестор не участвовал в этой беседе, скрывавшей в себе нечеловеческую тоску и тягу к воле. Он осунулся, сильно похудел и был похож на мальчишку-недоростка. Ссутулившись, сидел на кровати и тупо смотрел в пол.

А в коридоре перед крашеной дверью стоял тюремный доктор, преграждая путь синештанному ротмистру и двум сопровождавшим его стражникам с ружьями.

– Эт-то невозможно! – разводил он руками. – Это совершенно невозможно. Он только поднялся с постели. Очень ослаб. Явное осложнение на легкие… Еще хотя бы недельки две… понаблюдать!..

– Да уж чего-чего, а наблюдать за ним будут, – мрачно пошутил ротмистр. – Поймите, Яков Назарыч, у меня предписание… вот… отправить Махно для отбывания каторги в Москву, в Бутырский замок. Причем в кандалах.

– Какие кандалы! О чем вы? Он еще на ногах с трудом держится… Голубчик, нельзя же так. Надо еще подождать.

– Не могу-с! У меня предписание. И, что самое главное, собрана партия, заказан вагон. Или прикажете его отдельно потом, первым классом?.. Э, Яков Назарыч, оглянитесь вокруг: Россия в огне, хуже пугачевщины… Вот когда все успокоится, уладится… тогда наши присяжные поверенные будут опять жалобить суды! А пока не могу-с! Предписание… Позвольте!

И ротмистр властной рукой отстранил доктора.

Бежал по России поезд с арестантским вагоном. Дремали на площадках солдаты с винтовками.

Зарешеченные отсеки – словно клетки. Сбоку узкий коридор.

В клетках двухъярусные нары. В самом углу вагона, на нижних нарах, прикорнул Нестор. Слева и справа от него не смолкал тихий гомон. Махно был безучастен, не мигая следил за тенями на потолке. Перевел взгляд на окошко. Там, за оконным стеклом, иногда мелькали верхушки деревьев, плыли облака, птицы словно гнались за поездом и никак не могли его догнать.

И вдруг в другом конце вагона Махно услышал знакомую мелодию. Так тренькать губами умел только один человек.

– Мандолина! – позвал Нестор негромко. – Мандолина!

Задремавший надзиратель, звякнув на поясе связкой ключей, распрямился, вслушался: кто там нарушает порядок?

Смуглолицый, верткий Мандолина прервал «игру», которой потешал товарищей. Подозвал надзирателя, попросил:

– Пропусти, Артемыч, до того, шо кличет. – И мятая рублевка перешла из рук в руки.

Артемыч сделал строгое лицо:

– Запрещено. Дуже опасный преступник. – Приняв еще рубль, подобрел: – Ладно, йди!.. Квелый он, никуды не сбежит!

Отомкнул клетку Мандолины и проводил его в дальний отсек. Мандолина присел на нары возле чуть повеселевшего Нестора.

– А мне говорили, шо ты помер, – удивленно сказал Мандолина. – И вроде даже як из твоих кисток шкилет сделали. Для наукы.

– Помирав… А счас уже роздумав.

– И правильно. Дело не спешне. – Мандолина наклонился к уху Нестора: – Слышь, не надо було тебе те гроши ховать. За гроши уже давно б на воле був. И вообще… Ну да ладно! Я для тебя все сделаю… выручу. Ты только скажи, де гроши сховав? Не скаредничай! Поделися с другом. Мы ж с тобой вже давно в одной упряжке.

– Нема у мене нияких грошей, Мандолина. Нема!

– Брешеш! – Уголовник вглядывался в лицо Нестора, постепенно понимая, что тот не врет. – А куды ж подевав? В карете, говорять, тысяч двадцать пять було.

– Почти сорок.

– И шо, ты вси их?.. – даже задохнулся от удивления Мандолина. – Вси на политику кынув?

Махно не ответил. Он не хотел продолжать разговор о деньгах. Его молчание было красноречивей слов.

– От бес! – с досадой хлопнул себя по колену Мандолина. – Бог человеку счастье в рукы кынув, а он его по витру пустил. Шо з людьми деетсяся! И шо це за зараза така – политика? – Он смотрел на Нестора и с укором, и с восторгом. – Ну, от взялы б тебе и повисыли! И шо, ты за политику дав бы себе удавить?

Махно по-прежнему молчал.

– Ладно, – вздохнул Мандолина. – Все равно я тебе не брошу. Ты ж для меня теперь уже все равно як родня… Нас в Бутырку везут. А там знаеш шо? Там можно в карцере за месяц сгнить, як селедка. А можно годами жить припеваючи.

– Жить? На вечний каторге? – невесело усмехнулся Махно.

– «Вечна каторга» – то все разговоры. Ля-ля! – Мандолина тут же изобразил на губах звучание этих слов-балачек. – А може, мы в Бутырке и не задержимся? Може, нас в Сибирь зашмаляют. Оттудова сто дорог додому… Свет не без воли, казак не без доли…

И он вновь стал что-то наигрывать на губах, вызвав смех арестантов. Один из них соскочил с нар и начал выделывать коленца на дощатом грязном полу.

Впереди была неизвестная, чужая и холодная Москва, а за решетчатым окном все еще проплывали нахохленные, под серой соломой, хатки, колодцы-журавли…

Украина.

– Принимайте! – Надзиратель ввел Нестора в большую камеру. – Вот твоя постеля, вот миска, кружка, ложка…