Гуляйполе

– Прощайте, браты!.. Прощевай и ты, Нестор! Мало пожылы, та славно погулялы!

Голос звонкий.

– Честь вам и слава, това…

И смолк. Заткнули рот.

Шаги удалились.

Нестор сорвался с кровати, бросился к двери, со всей силы заколотил по железу кулаками, ногами, головой…

– Гады! Заразы! Смерти хочу!

Послышались шаги надзирателя. Нестор продолжал отчаянно биться в дверь.

– Повисьте мене! Чуете? Повисьте мене, не тянить жилы!.. Смерти хочу!..

По лицу текла кровь, руки тоже были в крови. Он упал, стал тяжело подниматься.

– Повисьте!.. Смерти!…

Тело его содрогалось, он снова сполз вниз. Слова булькали во рту, надуваясь кровавыми пузырями. Содрогания переходили в конвульсии. Дергались руки, ноги, он силился что-то сделать, крикнуть, но не мог.

Наконец он затих на каменном полу у самой двери.

Надзиратель заглянул в глазок и не увидел в камере заключенного.

Торопливо звеня ключами, он открыл дверь. Нестор с размазанной по лицу и одежде кровью, смешанной со слюной, упал к его ногам. Белки его закатившихся глаз поблескивали страшной, мертвенной белизной.

Вызванный доктор приподнял веки арестанта, осмотрел зрачки…

– Похоже на приступ эпилепсии. В одиночке оставлять нельзя. Помрет.

– Переведить в общу камеру! – приказал начальник тюрьмы.

– Без кандалов? – спросил надзиратель. – Я к тому, шо буйные очень. Могуть шось сотворыть.

Начальник тюрьмы вопросительно посмотрел на доктора.

– Какие ему еще кандалы! Сомневаюсь, что он выживет, – ответил доктор.

В заполненной арестантами камере стояли двухъярусные полати, повсюду валялась выбившаяся из матрасов солома, сушились какие-то лохмотья.

Кто-то играл в карты, кто-то бил вшей, кто-то читал книжку, стоя поближе к оконцу. Переговаривались.

– Вешають, вешають, а все одно тесно…

– Дыхнуть нечем, хочь топор вешай.

– Може, хочеш трошки повысить на свижому воздухи? В петли?

– Типун тоби… У мене только пять годов каторгы.

Кто-то, став на четвереньки, стал пить из ведра. Его пнули ногой под зад:

– Не пачкай воду рылом, Буряк. Ковшик возьмы.

Махно лежал на нижнем топчане, под чьими-то свесившимися босыми ногами.

– Пить! – попросил он.

Ему поднесли ковшик. Он сделал несколько глотков, и его голова снова бессильно упала на матрас.

– Чегой-то гуляйпольский ослаб, – сказал подававший ковшик.

– Ослабнешь тут! Жде, когда повисять, – ответили ему.

– Надзиратель казалы, шо не повисять. Милость йому выйшла од инператора – вечна каторга.

– То – велыка милость… Велыка…

Нестор слышал этот разговор, но молчал. Его бил озноб.

…На следующий день доктор в грязноватом халате, немолодой и равнодушный, снова щупал пульс у Махно.

– Знов эта… пилепсия? – спросил пришедший с ним надзиратель.

– Пожалуй, хуже, – ответил доктор. – Боюсь, это тиф. Хватанул вошку: тут это просто.

– Воли мени… воли!.. – прошептал Нестор в бреду. – Будьте вольни, як звери степни… ни царя… ни попа… Воли! – И, дернувшись, затих.

– Не выдержит он, – сказал доктор. – Дело такое. Надобно бы его в лазарет!.. Не то… многие могут отправиться вслед за ним!.. И дезинфекцию!

Нестора повезли по мрачному тюремному коридору на грубо сколоченной деревянной каталке. Доктор шел рядом, придерживая пальцами запястье и щупая пульс.

– Стойте! – вдруг скомандовал он надзирателям. – Дайте простыню.

Ему подали рваную простыню, и доктор накрыл ею Нестора с головой. Затем, достав карманные часы, определил время.

– Везите в покойницкую, – велел он.

Надзиратели перекрестились и схватились за каталку. С трудом развернулись. Скрип-скрип – поехали в обратную сторону. По наклонному коридору вниз, в холодный и сумеречный подвал. Безвольно болталась свесившаяся из-под простыни рука Нестора.

– От оно якое дело! – философски заметил один из надзирателей. – Веревка не удушить, так воша добье…

Всю ночь тело Нестора, покрытое простыней, лежало на каталке в холодном подвале. Рядом с ним, на деревянных полатях и на мраморных столах, лежали те, кто ушел в мир иной раньше.

У полатей с утра закопошились двое санитаров в кожаных лоснящихся фартуках и грубых сбитых сапогах.

– Прохвесор просылы трьох для этого… для наукы, – сказал один. – Обищав по два целковых за кажного. Только шоб хороши булы, не обвонялые.

– Чего ж, найдем! – ответил второй. – Вот этого. Крепкий мужичок, – указал он на рослого бородатого покойника.

Выискивая еще двух, они медленно прошли между лежащими в ряд трупами. Присматривались.

– Може, ще он того?

– Ни. Дуже худый.

Взгляд их остановился на каталке с Нестором.

– А ну, погляды на цього… вчерашнього.

Санитар сдернул с тела Нестора простыню. Нестор был еще в одежде.

– Мелкуватый. Пацан, чи шо? – Они оценивающе рассматривали Нестора. И вдруг заметили, что его рука начала шевелить пальцами, словно хотела сжать кулак. Или, может, подзывала? Так полусогнутым пальцем манят человека. И так же нажимают на спусковой крючок.

– Господи Сусе, Матир Божия! – перекрестился санитар. – Бижы, Петро, за дохтором! Скажи, вчерашний мертвяк ожив!..

Петро второпях наступил на свисающую до пола простыню, и она сползла с Нестора.

Нестор открыл глаза и долго непонимающе глядел перед собой.

Глава двадцатая