Гуляйполе

Охваченный стремлением высказать близкой душе все, что накопилось в его странном диковатом существе за эти годы, Нестор был необычно говорлив, откровенен, воодушевлен:

– Мне такая жизнь открылась, Настя, такие далечины! Я ж як слепый жив… А теперь, Настя, я от такую толстую книжку… ну, в два-три дня одолеваю и своим умом додумываюсь, якие там мысли заложени… Человечество, Настя, всю свою историю до счастья стремилось, до справедливости, до коммуны, шоб жить в равенстви… с давних пор, когда ще и прадедов наших на свете не було. Но каждый раз эксплуататоры, заразы, топили волю в крови. Но мы, Настя, создадим у себя в Гуляйполе коммуны счастья и полного равенства, и люди до нас потянутся. Может, мы на всю землю пример покажем… Я, Настя, даже стихи начав писать. Може, я, Настя, первым поэтом в коммуне буду… днем буду работать, а вечером – стихи… От послухай!

– Та вже читайте, – прошептала Настя.

Нестор откашлялся:

– Стихи… От!

За дело! Слышите, за дело!
Довольно ползать у властей!
Долой опеку, жизнь созрела,
Гнет нужно снять – он враг людей!
Довольно брать, пора ей дать
Свободу – жизни одичалой…

Настя вначале слушала, приоткрыв рот, удивленная красноречием Нестора, не скрывая своего восхищения. Она так бы и слушала без конца, если бы оставалась той голоногой пигалицей, по-детски влюбленной в отчаянного гуляйпольского пацанячьего атамана. Но ей было уже за двадцать. Для украинской дивчины – перезрелый возраст. Вздымалась от учащенного дыхания ее грудь, рдели щеки, блестели здоровые крепкие зубы.

– Нестор Иванович! – перебила она поэта. – Я ще николы ни с кем не цилувалась, от хрест!.. Поцелуйте мене!

И неизвестно, кто кого крепче обнял: Нестор Настю или она Нестора?

– Ох… сомлила, – тихо сказала она, закрыв глаза и склонив голову на плечо бывшего каторжника.

– И я… – как-то по-детски признался Махно.

Вот здесь бы и начаться сказке о пылкой любви, о чудных малороссийских ночах, о детях… Тем более хата невдалеке ходуном ходила от веселой гульбы!

Но в сгущающейся темноте за тыном раздался лихой казачий свист:

– Нестор! Нестор!

Махно вскинулся:

– Федос!.. То Федос, Настя! Ждут хлопцы!

Настя схватила Нестора за плечи:

– Завтра, Нестор Иванович! Хай пидождуть! Куды вы тепер од ных динетесь!

Махно осторожно высвободился:

– Я скоро, Настя! Скоро!.. Хлопцы ж!

Нестор вышел на улицу, и его тут же окружили друзья. Только теперь это были не хлопчики, а молодые мужики, уверенные в себе, громкоголосые, энергичные. Многие в шинелях со следами погон.

Непросто Нестору было узнать Федоса, Ивана и Сашка Лепетченков, Сашка Калашника, Семку Каретникова, Тимоша Лашкевича, Марка Левадного. Пришли на встречу с «вечным каторжником» и несколько новых мужиков.

– Ну, Федос! – вырвался Нестор из крепких объятий Щуся, рослого, чубатого, черноволосого морячка. – Ну и силен!.. С трудом, но узнав!

И, поворачиваясь то к одному, то к другому, тыкал пальцем:

– А вы – Лепетченки! Иван… и Сашко! А це ты, Тимош?

– А то хто ж! – отозвался Лашкевич, поправляя проволочные очки.

– Професором стал?.. В очках.

– Подарок з фронту. Трошкы ранетый.

– А мене узнаеш? – спросил обритый наголо дядько с револьвером за поясом.

– Та як же тебя узнаеш, если ты из головы глобус сотворил!.. Семка? Карета?

– Точно! – обрадовался Каретников. – То нас в тюрьми на дорожку побрылы. Шоб тюремных вошéй по свету не разнеслы. Бо, кажуть, як шо их скрестыть з домашнимы, страшнише вовкив будуть.

Дружно рассмеялись.

– Марко… Сашко! – обнимался с товарищами Нестор. – Живые, чортяки!

– Ага, выжылы. Хто через окопы пройшов, хто через тюрьмы. Но вернулысь. Не без потерь, конечно, – докладывал на правах старшего Федос.

И вновь в развалинах старой цыганской кузни разгорелся костер.

Федос достал из кармана бушлата флягу, пустил по кругу. Первым принял ее Нестор.

– Ну шо ж, браты! Помянем друзей наших, хто не дожил до этой встречи и погиб за свободу! – предложил он.

Стоя вокруг костра, они по очереди прикладывались к фляге. Молчали. Только пламя трещало, выбрасывая вверх снопы искр. Словно души взлетали к небесам.

Пройдя круг, фляга вернулась к Федосу. Он тоже сделал несколько глотков, остатки выплеснул в огонь. Высоко взвились языки синего пламени.

– Знать бы хоть, где их могилки, – сказал он. – Того ж Андрюхи Семенюты… чи Хшивы…

И вновь все немного помолчали.

– Як дальше жить думаеш? – спросил Федос у Нестора.

– Огляжусь малость.

– Скажи прямо: оженюсь малость, – улыбнулся Федос. – Мы бачилы, як вы там с Настей под грушей паровались…

Нестор ожег Федоса недобрым взглядом, но промолчал. А Федос торопливо перешел на другую тему.

– У нас, Нестор, около сотни хлопцев, – деловито сказал он. – Половина уже нюхнула пороху… и оружие з собою прихватили. Сила! Гвардия!.. Мы даже так себя и назвали: «чорна гвардия»!

– Надо, шоб и знамя було… и на нем череп и кости, – поддержал Федоса Нестор. – «Чорна гвардия»… это хорошо!

– А череп зачем? Людей пугать? – удивился Федос.