Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

То, что уже было сказано о природе, не является исчерпывающим. Ибо есть природа общая для каждого вида, как, например, природа человека пользоваться разумом. Но есть и особая природа того или иного человека[332], например, некоторые, можно сказать, рождены для математических наук, другие для теологии, эти – для риторики и поэзии, те – для военного дела. Они с такой силой влекутся к этим занятиям, что их никаким способом невозможно отклонить. Или, напротив, столь пылко ненавидят их, что скорее в огонь пойдут, чем приложат душу к ненавистной дисциплине. Я был близко знаком с одним человеком, прекрасно знающим греческий и латынь и безукоризненно обученным всем свободным дисциплинам, его архиепископ, чья благосклонность обеспечивала ему здесь средства к существованию, заставил в своих письмах слушать профессора права, несмотря на его естественное отвращение. Когда он мне пожаловался на это (а у нас с ним была общая постель), я побуждал этого человека повиноваться своему покровителю, говоря, что то, что вначале было тяжело, будет в дальнейшем легче, и что он посвятит этому занятию, по крайней мере, часть своего времени. Когда он показал мне несколько поразительно невежественных мест из того, чему обучали слушателей те полубоги-профессора, преисполненные авторитета, я посоветовал ему пренебречь этим и взять у них то, чему учили правильно. И так как я измучил его многими доводами, он сказал: «Я в таком состоянии, что всякий раз, как обращаюсь к этим занятиям, кажется, грудь мою пронзает меч». Словом, я не считаю, что детей надо понуждать к занятиям «вопреки Минерве»[333], чтобы не говорилось по обыкновению: поведем быков в гимназии, заставим осла играть на лире. Возможно, некоторые знаки этой [природной] склонности нетрудно подметить и в маленьких. Некоторые люди имеют обыкновение предсказывать такое на основании гороскопов; как следует оценить их суждение, оставляю каждому на его свободное усмотрение. Однако будет полезно, чтобы мы как можно раньше узнали, что то, к чему создала нас природа, мы воспринимаем очень легко. Не считаю совершенно тщетным заключать о врожденных свойствах на основании внешних очертаний и облика лица и остальных частей тела, во всяком случае столь большой философ, как Аристотель, не отказался издать вполне ученый и тщательно подготовленный том Περἰ τοῦ φυσιογνῶμειν – «О физиогномике»[334]. Как успешнее плавание, когда благоприятствуют волны и ветер, так легче обучение тому, к чему нас влечет природная склонность. Вергилий показал признаки, по которым можно определить быка, подходящего для пахоты, или корову, пригодную к увеличению поголовья стада:

Наружность у лучшей коровы
Грозная[335]

.

Он учит, по каким признакам узнать жеребенка, полезного в будущем для олимпийских состязаний:

На лугу племенных кровей жеребенок
Шествует выше других и т. д.[336]

Ты ведь вспоминаешь эти стихи? Заблуждаются те, кто думают, что природа не дала человеку никаких признаков, с помощью которых можно определить природные свойства; право, ошибаются те, кто не наблюдает данные признаки. Хотя едва ли, на мой взгляд, найдется какая-то дисциплина, к которой человеческий ум от рождения не способен, если мы наставим его предписаниями и упражнениями. Поистине, чего не может выучить человек, когда даже слон с помощью обучения становится способным плясать на канате, медведь прыгать, осел быть шутом! Словом, как никто не властен над своей природой, так есть то, в чем мы можем каким-то образом, как мы показали, ей помочь.

Кроме того, наука и упражнение целиком зависят от нашего усердия. О том, сколь сильна наука, свидетельствуют лучше всего механизмы и искусства, с помощью которых, как это мы ежедневно видим, поднимают тяжести, которые вообще нельзя было сдвинуть никакими силами. А сколь важно упражнение, достаточно показывает одно особенно известное изречение древнего мудреца, которое все приписывает старанию и подготовке[337]. И притом наука требует понятливости, упражнение – труда. Но труд, говорят они [оппоненты], не подходит для детского возраста, а понятливость, какая же может быть понятливость в детях, которые навряд ли понимают, что они люди? На то и другое отвечу кратко: как согласуется, что возраст, который уже способен к нравственному воспитанию, считается невосприимчивым к наукам? Но как добродетели имеют свои первоосновы, так имеют свои первоосновы и науки. Философия имеет свое детство, имеет свою молодость, имеет свою зрелость. Жеребенка, который уже в ранний период обнаруживает благородные природные задатки, не сразу взнуздывают, чтобы он нес на спине вооруженного всадника, но с помощью легких упражнений его приучают готовиться к войне[338]. Бычка, предназначенного для пахоты, не сразу же обременяют настоящим ярмом и побуждают острым стрекалом, но как изящно учил Марон[339]:

Раньше из тонких лозин сплетенный круг им на шею вешай…