Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Но никто не истязает детей более жестоко, чем те, кто ничего не предпринимает, чтобы их обучить. Что делают они в школах, если не проводят день в побоях и брани? Я знал, притом близко, одного широко известного теолога, душу которого не удовлетворяла никакая жестокость в отношении детей, хотя у него были магистры отменно драчливые. Он считал, что жестокость чрезвычайно важна и для обуздания умов, и для укрощения распущенности, свойственной этому возрасту. Он никогда не проводил трапезы в своей школе, не завершив ее так, как оканчивались комедии – неожиданным веселым событием: итак, после окончания обеда тащили того или иного мальчика для наказания его розгами, а иногда он свирепствовал и в отношении невинных, разумеется, для того, чтобы они привыкали к побоям. Однажды я сам непосредственно присутствовал, когда он, по обыкновению, вызвал мальчика, думаю, лет десяти от роду с трапезы. А тот только прибыл от матери в его школу совсем недавно. Он сказал мне заранее, что мать у него весьма благочестивая женщина, что она доверила ему мальчика для обучения; затем, чтобы иметь повод для порки, он начал обвинять его невесть в каком высокомерии, хотя мальчик менее всего его проявлял, и кивнул тому, кому поручил должность надзирателя коллегии (у того недаром было прозвище Пособник), чтобы он сек; тот, немедленно повалив мальчика, так высек его, словно он совершил святотатство. Теолог прерывал его раз-другой, говоря: «достаточно, достаточно». Но палач, глухой от пыла истязания, закончил его, доведя мальчика чуть ли не до обморока. Затем теолог, обратившись к нам, говорит: «Он не заслужил этого наказания, но его надо было смирить – sed erat humiliandus» (именно этими словами он воспользовался). Кто обучил когда-нибудь невольника или даже осла его способом? Благородную лошадь лучше укрощать щелкающим звуком и поглаживанием, чем кнутом и шпорами. Если с ней будешь обращаться более жестоко, она становится упрямой, лягается, кусается, движется вспять. Вол, если сильно погонишь его стрекалом, сбросит ярмо и нападет на погонщика. С благородной натурой так следует обращаться, как обращаются с детенышем льва. Слонов укрощает только одно искусство, а не насилие, нет никакого животного столь дикого, которое не становилось бы послушным от мягкого обращения, нет никакого столь кроткого, которое не ожесточилось бы от непомерной свирепости. Исправляться под страхом наказания – рабское свойство, но общественный обычай называет сыновей свободными, так как им подобает свободное воспитание, очень несхожее с рабским; хотя люди рассудительные ведут себя скорее так, чтобы и рабы в результате мягкого обращения и благодеяний сняли с себя одежду невольника, помня, что и они люди, а не животные[379].