Читаем Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.) полностью

Джанноццо. А кто не хочет выглядеть безумцем, тот должен быть рачительным (massaio). Ведь если Бог нам в помощь, разве Он не хочет, чтобы мы скорее были рачительными, нежели широкими в тратах. <…> Всякая трата, не вызванная большой необходимостью, может иметь своим источником, по-моему, только безумие. И если кто помешается на какой-то вещи, тогда он непременно является помешанным вообще, ибо претендовать на то, чтобы быть помешанным [лишь] в некотором роде – это всегда значило быть помешанным вдвойне и как-то особенно. Но оставим в стороне все эти вещи, столь мало значительные по сравнению с другими, о которых мы сейчас будем говорить. Подобные расходы[183] на пиршества и достойный прием друзей раз или два в год могут быть произведены и сами являются наилучшим лекарством, так как кто единожды их отведал, тот, если только не будет не в себе, вторично, думаю, их нести не пожелает. Ты и сам, Лионардо, поразмышляй здесь вот о чем. Есть ли что-нибудь более способное разрушить не только семью, но и город, и страну, нежели люди… как зовете вы их в ваших книгах, тех, кто тратит без удержу?

Лионардо. Расточительные.

Джанноццо. Зовите их как вам угодно. Если бы мне предстояло заново дать им имя, я бы назвал их по недугу, который Бог им уделяет. Очень порочные сами, они портят других. <…> Ради краткости скажу так: насколько дурна расточительность, настолько же хороша, полезна и похвальна хозяйственность (masserizia). Хозяйственность никому не вредит и приносит выгоду семье. И, доложу тебе, только хозяйственность дает достаточную возможность, чтобы существовать и никогда ни в ком не нуждаться. Святая хозяйственность, сколько похотливых желаний, сколько бесчестных домогательств поборола она! Расточительная и сластолюбивая молодежь, мой Лионардо, без сомнения, всегда была необыкновенно способна на то, чтобы довести до гибели любую семью. Хозяйственные и рачительные старики являются спасением семьи. Стать хозяйственным можно не иначе, как держась в душе своей дивного и утешительного убеждения, что жить надо честно тем, что даровала тебе фортуна. И кто живет, довольствуясь тем, что имеют, по моему мнению, не должны считаться алчными.

Воистину алчными являются те самые транжиры, которые, не зная удержу в тратах, так никогда и не могут насытиться приобретением и добыванием в разных местах того или этого. Не подумай, однако, чтобы мне была люба чрезмерная прижимистость. И все же убеждение мое таково: мне кажется, что великого порицания заслуживает отец семейства, который ведет себя не как хозяин, но скорее как мот.

Лионардо. Если транжиры вам, Джанноццо, не нравятся, то кто не тратит, вам должен нравиться. Алчность, хотя бы она и заключалась, как утверждают эти мудрецы, в непомерной страсти приобретательства, также предполагает и нежелание тратиться.

Джанноццо. Рассуждаешь правильно.

Лионардо. И все же алчность вам не по нраву.

Джанноццо. Да, очень.

Лионардо. Тогда что же такое эта ваша хозяйственность?

Джанноццо. Ты знаешь, Лионардо, что я человек необразованный. Больше на основе собственного жизненного опыта, чем со слов других, постигал я вещи, и мысли свои я вывел скорее из наблюдения действительности, чем с помощью чужих рассуждений. И пусть один из тех, кто целые дни проводит в ученых занятиях, мне скажет: «Дело обстоит таким образом», я ему, однако, не поверю, если не увижу очевидной причины (ragione), которая меня скорее убеждала бы, что дело именно так, нежели обязывала бы признавать это. И если кто-то другой – не из ученых – укажет мне сию причину, я поверю ему, пусть он даже не дает ссылку на авторитет подобно тому, кто черпал бы для меня свидетельства из книг; ибо, полагаю, кто бы их ни сочинял, был он, как и я, человеком. Так что сейчас, пожалуй, я не сумею ответить тебе столь же правильно, как ты, целый день не выпускающий книги из рук, смог бы ответить мне. Однако, Лионардо, те транжиры, о коих я только что говорил, не нравятся мне, поскольку тратят они нерасчетливо[184], и скаредные у меня также не вызывают симпатии, потому что они не расходуют вещи, когда это необходимо, а еще потому, что именно они слишком много хотят иметь. Знаешь, какие люди мне нравятся? Те, которые расходуют ровно столько, сколько необходимо, и не более; излишек они откладывают. Их я зову хозяйственными.

Лионардо. Понятно; те, кто умеют держаться середины между слишком малым и слишком большим.

Джанноццо. Да, именно.

Лионардо. Но как узнать, когда слишком много, когда слишком мало?

Джанноццо. Легко, если руководствоваться установленной мерой.

Лионардо. Горю нетерпением узнать, что это за мера.

Джанноццо. Установить ее очень просто и очень полезно, Лионардо, позаботившись, чтобы все расходы не были крупнее и обременительнее того, что обусловлено необходимостью, но и не менее того, что требует достоинство (la onestà).

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

История философии: Учебник для вузов
История философии: Учебник для вузов

Фундаментальный учебник по всеобщей истории философии написан известными специалистами на основе последних достижений мировой историко-философской науки. Книга создана сотрудниками кафедры истории зарубежной философии при участии преподавателей двух других кафедр философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. В ней представлена вся история восточной, западноевропейской и российской философии — от ее истоков до наших дней. Профессионализм авторов сочетается с доступностью изложения. Содержание учебника в полной мере соответствует реальным учебным программам философского факультета МГУ и других университетов России. Подача и рубрикация материала осуществлена с учетом богатого педагогического опыта авторов учебника.

А. А. Кротов , Артем Александрович Кротов , В. В. Васильев , Д. В. Бугай , Дмитрий Владимирович Бугай

История / Философия / Образование и наука