Лионардо. Мы очень рассчитывали услышать от вас много прекрасных мыслей, но вы на этот раз, как и в других ваших замечательных и удивительных речах, превзошли наши ожидания. Вы обучили нас столь многим вещам, о которых я никогда и помыслить не мог, что они применимы к хозяйственным делам. Впрочем, не знаю, верно ли я сужу. Ибо, Джанноццо, мне кажется, что было бы, пожалуй, очень нелегко тому, кто пожелал бы стать таким отцом семейства, какого вы нам преподнесли: прежде всего быть хозяином себя самого, сдерживать и умерять страсти души, обуздывать и укрощать влечения тела, расчетливо использовать время, [затем] заниматься и управлять семьей, сберегать имущество, сохранять дом, [следить] за возделыванием земельных угодий, за работами в лавке; каждое из этих дел само по себе не столь уж незначительно, если проявлять в нем должное прилежание, а всеми вместе, поскольку они нелегки, я полагаю, будет почти невозможно заниматься так, чтобы на всякое дело усердия нашего доставало.
Джанноццо. Не стоит так думать. Дела обстоят иначе, чем, возможно, тебе показалось, мой Лионардо; они не столь трудны, как ты думал, потому что все связаны и соединены до такой степени, что, если кто, желая быть добрым отцом семейства, сумеет как следует исполнить какое-то одно, он непременно сумеет так же хорошо исполнить все другие. Кто знает, как распорядиться временем, не теряет его, тот может практически все, может овладеть чем только пожелает. <…>
Alberti L. B. Opere volgari. Vol. 1. А cura di С. Grayson. Bari, 1960.
Пер. и комм. О. Ф. КудрявцеваМаттео Пальмиери[191]
Гражданская жизнь
Книга первая
<…> Аньоло[192]. Вижу, все вы готовы слушать о том, что, как мне кажется, легко сумеете обратить себе во благо; так что начнем с Богом. Пусть отец[193], у которого родится сын, прежде всего возлагает на него высокие надежды и верит, что он должен сделаться человеком доблести и достоинства; ибо, в противном случае, было бы напрасным воспитывать и наставлять добродетели того, кто, как полагают, должен оказаться дурным человеком, и отец не снизошел бы душой до участия в ребенке, если бы думал, что это не даст добрых плодов. Поэтому все должны знать, что подобно тому, как природа сотворила птиц способными летать, косуль – бегать, хищников – быть жестокими, также людей она наделяла стремлением и способностью к познанию, склонностью употреблять разум в вещах тонких и благородных. Сие с очевидностью доказывает, что происхождением своим души наши обязаны Богу силы и доблести небесной. Когда же, бывает, встречают людей тугодумных и тупых[194], не способных ни к какому учению, их считают вопреки природе появившимися на свет скотоподобными уродами, несчастье коих должно возбуждать законное чувство сострадания.
Отцу, радеющему о приобретении сыном в жизни всевозможных похвальных качеств, должно быть известно, что в самом раннем возрасте дитя само по себе еще ни к чему не приспособлено и полностью нуждается в помощи и руководстве со стороны других. Поэтому первой заботой становится выбор кормилицы. Предпочтительнее всего, когда кормит собственная мать, тем паче если она отличается трудолюбием, способностями, благородным происхождением. Поэтому заслуживает одобрения та мысль, что матери благородного происхождения, отказывающиеся кормить своих детей, не достойны их любви. Природа, искусно производящая все вещи, в чреве беременной женщины сгущает кровь в животворную силу для того, чтобы создать человеческое существо; и, питая его этим вплоть до момента рождения, она, поскольку в ней более нет надобности здесь, устремляется в части, расположенные выше, то есть в материнскую грудь, дабы новорожденный мог извне получать подходящее ему природное питание, какое он имел, находясь во чреве. Поэтому всякое иное питание, кроме как полученное от собственной матери, менее пригодно для сохранения в малых детях их природных достоинств. Не верят же, что именно этим объясняется отличие нравов детей от родительских, поскольку не доказано обратное, то есть не установлено, будет ли вскормленный доброй матерью ребенок лучше[195]. <…>