Гуманитарный бум

— А… — она вдруг увидела в своей руке чашку, сама же удивилась этому и некстати рассмеялась. — Мне рассказывали один случай, почти анекдот… Экскурсовод в Русском музее, уставший повторять одно и то же, останавливает очередную группу и, вместо того чтобы сказать: «Перед вами картина Шишкина «Рожь» — с восторгом сообщает: «Перед вами картина Рожкина «Шишь»!»

Алексей Федотович был слегка покороблен тем, что его поэтичный экскурс в историю чайного натюрморта не вызвал должного отклика.

— «Рожь» Шишкина висит в Третьяковке… Пожалуйста, пейте чай.

Она послушно сделала глоток.

— Очень вкусно, спасибо.

— Вы чем-то огорчены?

Не расслышав его вопроса, она повернулась к нему с отсутствующим взглядом.

— Я спрашиваю, вы чем-то…?

Вместо ответа она достала из сумочки фотографию и протянула ему. Алексей Федотович увидел на снимке грузного пожилого мужчину.

— Кто это? — спросил он с удивлением.

— Это Аристарх Евгеньевич, мой папочка. Правда, красивый?

— Но ведь ваше имя Глафира Васильевна…

— Да, да, я любила звать папочкой моего мужа. Он недавно умер. Я выбрала эту фотографию для надгробного медальона. Как по-вашему, подойдет?

— Выразительный снимок, — Алексей Федотович побледнел и отвернулся. — Простите, я с детства боюсь похорон…

Она убрала фотографию в сумку и еще некоторое время разглядывала ее, прежде чем защелкнуть замочек. Этот щелчок заставил его вздохнуть с облегчением.

— Я тоже, пожалуй, выпью… — Алексей Федотович налил себе чаю, не зная, о чем говорить дальше, и в то же время опасаясь, что молчание невольно вернет их к неприятной теме.

— А вы очень похожи с моим мужем, — сказала гостья, словно бы переводя мысленный взгляд с фотографии на Алексея Федотовича. — Я это заметила еще в магазине… такие же брови, седина, нос картофелинкой… Вы случайно не коллекционер?

— Никогда в жизни ничего не коллекционировал. Мне это так же чуждо, как болеть за футбол или удочкой ловить рыбу, — Алексей Федотович суеверно открещивался от любого сходства с умершим.

— А мой муж коллекционировал бронзу, фарфор, столовое серебро. У него были уникальные вещи. Их даже брали на выставку в Эрмитаж. А перед смертью он часть коллекции завещал мне. Вот его родственники и бесятся, что им досталось не все. «Коллекция не должна быть разрознена, коллекция не должна быть разрознена!» Требуют у меня вещи, а взамен предлагают мне деньги. Но не на ту напали.

— Конечно, если вы любите искусство и понимаете его… никто не вправе…

— При чем здесь, люблю я или не люблю?! — вспылила Глаша. — Это вещи мои по закону.

— Что же вы собираетесь делать со своим богатством?

— Неважно. Никто не посмеет отнять у меня эти вещи! — Глаша была настроена воинственно.

— Хорошо, хорошо. Но зачем они вам? — допытывался Алексей Федотович. — Может быть, лучше отнести их в музей? В тот же Эрмитаж, например.

— Шиш! — ответила Глаша, рассерженно встала и перекинула через плечо ремень сумочки.

Они простились, но совсем ненадолго.

IV

Едва Алексей Федотович устроился на циновках (в своей чайной комнате он спал как завзятый японец), погасил свет и стал медленно засыпать после беспокойного и суматошного дня, как снова раздался звонок, и в комнату ворвалась Глаша. Выглядела она странно — сзади болтался оторванный хлястик жакета, карман был вывернут наизнанку, а рукав лопнул по шву. В руке она держала чью-то пуговицу с обрывками ниток.

— Я там не могу. Я останусь у вас. Спрячьте меня, — проговорила она, с трудом переводя дыхание.

— Вас опять преследовали? — застигнутый врасплох, Алексей Федотович торопливо застегивал пижаму.

— Они устроили мне засаду в подъезде. Я едва от них вырвалась. Я больше туда не вернусь. Вот, посмотрите, — повернулась к нему спиной, чтобы он видел оторванный хлястик.

— Надо было заявить в милицию. Это же хулиганство.

— Нет, нет, с милицией они скорее найдут общий язык, чем я. Только не в милицию. Я сама умею за себя постоять. Не такая уж я беззащитная, — Глаша показала пуговицу с обрывками ниток. Боевой трофей. — Между прочим, я владею приемами каратэ: мы с подругой занимались в секции. Это еще до того, как я познакомилась с папочкой. Мне тогда нечего было делать, и чем я только не занималась! Даже динамической йогой!

— А это что такое? — изумился Алексей Федотович.

— Неужели вы не знаете! Динамической йогой занимаются на бегу. Потрясающий эффект!

— Не сомневаюсь. И все-таки ваша йога вас не спасет, если преследования будут продолжаться.

— Они не будут продолжаться.

— Вы уверены? Почему же?

— Потому что теперь меня никто не найдет. Я остаюсь у вас. Вы же меня не прогоните!

— Разумеется, я вас не прогоню. Но уже глубокая ночь… не повредит ли это вашей репутации?

— Моей репутации уже ничто не повредит, а что касается вашей, то за нее вы можете быть спокойны: я владею всеми приемами конспирации.

— Этому вы тоже обучались в какой-нибудь секции?

— Это у меня от рождения.

— Что ж, тогда располагайтесь, — Алексей Федотович сделал гостеприимный жест.