Gundabad (СИ)

Маэдион. Короля вновь охватила ярость при звуке этого имени, так похожего на другое, проклятое сотни раз за совершенные им преступления. Сколько прошло тысячелетий, а он помнит тот день так отчетливо, словно это было только вчера. Помнит алую кровь на плитах Менегрота и сталь чужого клинка, разрубающую его доспех. Помнит рвущую его изнутри ненависть и жгучее желание покончить с этим убийцей раз и навсегда. В той схватке они сошлись так близко, что он видел зеленые глаза, горящие в прорези нолдорского шлема. Глаза цвета столь же редкого для эльдар, как и медно-рыжие волосы.

- Мне нет дела до отродья Маэдроса! – прошипел Трандуил. – Пусть убирается!

- Не смей, - с не меньшей яростью ответила мать, - винить его в грехах его отца!

Король отвернулся. Он не хотел спускаться в тронный зал и видеть лицо, способное напомнить ему только о крови и смерти. И еще меньше он хотел видеть на этом лице глаза цвета синей стали. Глаза одной их тех теней, что рождались из темноты по ночам, принося с собой жгущие его воспоминания.

- Береги ее, сын Орофера, - шептали в тех воспоминаниях бескровные губы, и черные, чернее самой беззвездной ночи, волосы то вились по ветру, то вновь рассыпались по плечам. – Я не смогу защищать ее, как прежде. Я не вернусь.

И змеей оплетала тонкие пальцы прядь чужих волос. Рыжая, как рассвет. Такой простой, бесхитростный дар любви, который женщина ни на мгновение не выпускала из рук.

Я просила тебя беречь ее. Так ты выполнил мою просьбу? Она была добра ко мне, она молилась за меня, даже когда проклинали все остальные, а ты позволил ей умереть.

Замолчи! Не тебе судить. Не смеет та, которой рыжий Маэдрос был дороже собственного народа, обвинять его в смерти Эльмирэ.

Но что толку спорить с тенью?

- Сын, - снова попыталась мать, подходя и кладя руку ему на плечо. – Я знаю, что… - она осеклась и помолчала. – Я знаю, как ты относишься к принцу и как относился к его сестре, но теперь, когда Эрейнион Гил-Галад и Каранриэль из Химринга мертвы, мы не можем просто взять и отмахнуться от последнего принца нолдор.

Мертвы. Нет, эта нолдорская ведьма была далеко не так мертва, как ему хотелось. Еще одна рождающаяся в ночи тень с раскосыми глазами, лишь с той разницей, что у нее они были не синими, а светло-зелеными, отливающими синдарским серебром.

Ты помнишь мои слова, сын Орофера? – шипела ему на ухо прекрасная медноволосая женщина, впиваясь в плечо длинными ногтями. – Помнишь, что предрекал твой отец? Мою мать погубит любовь, так он говорил? Смерть ей принесет то, что будет предназначено моему отцу, так он говорил? Знал бы ты, как я проклинала его, когда его слова оказались правдой. А помнишь ли ты, что я ответила ему? Я ведь тоже не солгала. Я ведь предупреждала его: не берись вести в бой, если сам не способен подчиниться врагу. Потеряешь корону. Я предупреждала его, что тот, кто поднимет ее после него, будет ненавидеть свою власть. Помнишь эти слова? Помнишь, что придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера?

Ее проклятие сбылось, когда о нем давно уже позабыли. Сумей отец подчиниться приказам ее мужа, и не погиб бы понапрасну у Черных Врат Мордора. Но Эрейнион Гил-Галад был королем нолдор, и одно это уже заставляло синдар видеть в нем врага. А его королева сеяла раздор в войсках одним цветом своих медно-рыжих волос. Она будто насмехалась над ними, предпочитая сражаться не прямым нолдорским мечом, а изогнутым синдарским клинком. Трандуил предпочитал не встречаться с ней лишний раз. И все же стал невольным свидетелем ее конца. Когда среди сотен криков раздался еще один, полный отчаяния и леденящего ужаса, лишь на мгновение опередивший тяжелый удар булавы, разбившей сверкающий панцирь.

- Эрейнион!

Каранриэль опоздала. Кровь хлынула на покрытый пеплом склон Роковой Горы, и последний король нолдор пал и был сброшен к подножию Ородруина. Его королева уже не кричала, когда бросилась к нему, не видя ничего от застилающих глаза слез. Знала, что слишком поздно. И нанесла удар врагу в последний раз, когда ей, упавшей на колени перед погибшим мужем, вонзили в спину ятаган. Королева обернулась, и изо рта у нее хлынула кровь, а светло-зеленые глаза сверкнули безумной яростью. Вся ее сила, вся магия и вся любовь, пылавшая в мятежной душе долгие тысячелетия ее жизни, вырвались огнем и светом, сметя сотни окружавших ее врагов и не тронув ни одного из союзников. Воздух наполнился визгом опаленных ее яростью орков, слепо пытавшихся защититься от безжалостно, с новой силой обрушившихся на них клинков. А королева замерла на покрытой пеплом земле, уронив голову на окровавленный панцирь короля и устремив взгляд в пустоту.

Вернувшийся с победой новый король Эрин Галена и не вспомнил о том, что она предсказала не только смерть его отца. А даже если бы и вспомнил, то только посмеялся бы.

Придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера.