Гунны

Внезапно осветив гибельный провал, обломки повиснувших перил, блеск скареженных рельсов, паровоз тревожно заревел, но было уже поздно... И вдруг три огромных ярких глаза коротко качнулись, замигали и, погаснув, с грохотом полетели в овраг. Вслед за паровозом туда же один за другим рухнули с трехсаженной высоты десятка два вагонов.

Глухие крики и стоны понеслись из темной глубины провала.

Тогда из черноты поля, вырываясь вместе с комом пламени и дыма, методически, одна за другой по уцелевшим вагонам забухали две партизанские пушки.

Шесть пулеметов с установленных вдоль дороги тачанок ровной отрывистой очередью били по вылезающим из вагонов немцам, не давая им опомниться. Конная шеренга неустанно стреляла пачками по той же цели.

Оттуда слышны были яростные слова незнакомой свирепой команды, звуки сигнала, отдельные выстрелы...

— Хватит!.. — крикнул Остап на ухо Петро. — Шуми сбор!.. Треба уходить!..

— Есть уходить!.. Станови-и-сь!!! Стро-о-йсь!..

Через минуту размашистым аллюром пошли по сырой, утоптанной дороге.

Свернув затем влево, отряд пошел на север, к Рыльску, уходя от непосредственного немецкого тыла у станции Коренево.

В полночь остановились у реки Сейм и здесь заночевали.

Где-то невдалеке на востоке часто вспыхивали синие зарницы и глухо бухали орудийные выстрелы.

XXIII

Под утро на самодельном плоту переправились через Сейм и снова продолжали продвигаться на север, стремясь обойти левый фланг немецкого фронта Рыльск — Коренево — Суджа — Сумы — Белополье.

Шнидтке, давно ставший в отряде своим человеком, убеждал партизан:

— Немецки народ не хошет война. Немецки народ... эти... как это говорится по-русски... э-э-э... его...

— Надули?

— Вот, вот... Надули... Его обманывайт... Но теперь он все понимайт... И он скоро пойдет домой... Вот вы будете скоро видайт...

Чем дальше шли партизаны, тем чаще встречали знакомую картину грабежа, разрушений, убийств, пожаров. На всех путях сталкивались с толпами беженцев, уходящих куда глаза глядят, увозящих в телегах домашний скарб, усталых ребят, немощных стариков. За телегами шли испуганно-мычащие коровы, блеющие овцы, бежали, высунув пересохшие языки, лохматые деревенские собаки.

Группы беженцев тянулись одна за другой, и никак нельзя было понять, куда они идут, где думают остановиться, что ждет их вдали от их сел, от их земель, от родных хат, теперь сожженных и разоренных неприятелем...

Вдали, на востоке от дороги, черно дымились брошенные пепелища, над ними кружились стаи жадных птиц, где-то неустанно грохали орудия, изредка ветром доносило едва слышное постукивание пулемета и винтовок...

«Война... — вглядываясь в горизонт, думал Остап. — Война... А кто воюет? Воюют немецкие генералы с украинским народом. Народ не отдает генералам своей земли, не отдает своей свободы».

Остап оглядел отряд.

«Вот он, народ... Никто его насильно не мобилизовал, никто его не понуждал, никто не требовал... Он сам поднялся, сам взял оружие в руки, сам пошел в свое народное войско, когда увидел врага на своей земле... Это воюет народ, сам народ воюет против иностранного нашествия...».

Кругом видны были следы борьбы народа с неприятелем. Вот далеко в обе стороны на всех столбах обрезаны телефонные и телеграфные провода, вот лежат поперек перекрещивающейся дороги три обгорелых грузовика и кругом разбросаны разбитые толстые ящики из-под патронов. Вот большая площадь почерневшего поля со следами сожженных скирд, а чуть в стороне, у пожелтевшего кустарника, лежит тело немецкого офицера, видимо, в панике брошенного без погребения...

— Это наши поработали туточки, — удовлетворенно осматривал следы схватки довольный Петро. — Видать, сбоку, из-за той могилы выскочили!

— Четвертого Егерского полька... — осматривал убитого офицера немецкий солдат Карл Шнидтке. — Лейтенант... Видно, из запас... Отшень пожилёй...

— Ему бы сидеть за конторкой или за кассой, — вслух раздумывал Федор, — а его, беднягу, послали к чорту на кулички с партизанами воевать!..

— Вот и повоевал...

Внезапно навстречу отряду появился, словно отражение в зеркале, такой же точно партизанский отряд и точно так же, от неожиданности или из обычной предосторожности, сразу остановился, будто врос в землю.

Потом, смеясь, крича, шумно приветствуя друг друга, партизаны сошлись вплотную.