Гунны

– У тебя есть то, чего не было у моего сына. Все кочевники верят в то, что тебя ведет Тенгри и это вдохновит твоих воинов и внесет страх в сердца гуннов Кокана. Поклянись мне перед Тенгри, что не позднее священного праздника бие мурындык²⁶ ты исполнишь мое повеление.

– А когда этот праздник?

– Ты что, туткек, совсем…? – Тураки-хатун с еще большим подозрением посмотрела на меня, затем махнув рукой, продолжила, – у тебя тринадцать лун. Не выполнишь обещания умрешь, умрешь страшной смертью. Так, что скажешь, туткек?

– Апа, завтра мы выходим в поход на дахов и, если я вернусь, то клянусь Тенгри, что сделаю все возможное для того чтобы исполнить ваше повеление, – выдавил из себя в страхе я. Ну, а как же еще? Страшно убивать здесь умели.

Тураки-хатун, внимательно посмотрев на меня, сказала:

– Не если. Ты вернешься. Уж не знаю почему, Тенгри ведет тебя, я это вижу, хоть ты и не веришь в него и в его силу. Я не знаю, кто ты, и с каких миров ты явился, но я вижу, что ты хочешь жить. Ты получил тело, в котором течет моя кровь и кровь моего сына. Потому твои дети будут потомками моего сына. Так, что побереги его, – и неожиданно закончив, Тураки-хатун вышла из юрты.

* * *

Вот с таким вот страхом перед «своей» бабушкой, вернее перед тем, что она может все рассказать вождям, я возвращался в Тараз. Узнай вожди племен и родов, что «царь-то не настоящий!» тут мне и трындец наступит. Даже мои победы над китайцами, успешные походы в Маргиану и в Хорезм не спасут меня. Вождям не нужен слишком популярный в народе правитель. От такого кагана исходит уж слишком большая угроза их независимости. По сути, кто я сейчас? Каган только по названию. В реальности просто верховный командующий объединенными войсками кочевников. Не пожелай вожди привести своих воинов, не будет объединенной армии, а значит и командующего. Да, у меня сейчас есть верные мне вожди родов усуней, саков перешедших под мое покровительство, есть гвардия из преданных мне гуннов. Но гуннов всего-то несколько тысяч, а верность усуней и саков обусловлена тем, что они сейчас полностью зависят от моей доброй воли. Поэтому вся реальная политическая и исполнительная власть находится в руках истинных повелителей Степи – родовых вождей.

Мне с нетерпением хотелось вернуться в город и посмотреть, что там за два месяца моего отсутствия отстроили. Должны были стену полностью восстановить, кузницы новые поставить, доспехи рыцарские выковать, оружие. После увиденных в Маргуше и Хорасмии садов, фонтанов и бассейнов мне хотелось, чтобы в моем городе было также. Благо мастеров и садовников мы захватили с собой достаточно, чтобы быстро и качественно все это построить и посадить.

– О чем задумался, Богра? – обратился подъехавший ко мне справа Иргек и, не дожидаясь ответа, продолжил, – в одном дне перехода севернее находится столица канглы, город Кангар. Надо бы заехать и поприветствовать твоего прадеда Баджанака. Тем более, что мы не почтили его еще перед тем, как направится в страну дахов. А то потом Тураки-хатун рассердим…

– Думаю, что нам не придется ехать в Кангар, – сказал ехавший слева от меня Ирек и показал рукой в сторону севера.

Мы все дружно посмотрели туда, остановив лошадей. Вздымая облако пыли на нас неслась, заполняя весь горизонт, лавина конницы. Я с тревогой посмотрел на близнецов. Но они ничего не предпринимали и спокойно продолжали стоять, не отдавая необходимых в таких случаях команд о подготовке к бою. Но на их лицах начинало отражаться удивление, которое становилось выразительней по мере приближения армии канглы.

– Впереди войска едет сам хан Баджанак, – сказал Иргек. А затем воскликнув:

– Да за ним следует, по меньшей мере, половина всех воинов канглы! Надо приветствовать его как подобает, все-таки он хан канглы и сейчас самый могущественный человек во всей Степи, – и сошел со своего коня. За ним спрыгнул Ирек.

Я, посмотрев на них, тоже решил сойти с лошади.

В метрах двухстах от нас «лавина» враз остановилась. От которой, убавив скорость, к нам приближался десяток всадников. По мере их приближения я увидел, что впереди всех ехал старик в синем кафтане. На голову, несмотря на удушающую жару, была надета меховая шапка. Старик, в отличие от вооруженной всякого рода оружием и защищенных броней свиты, был безоружен. На его поясе висел только длинный нож.

Баджанак и его свита, приблизившись, в метрах десяти от нас остановились. Вблизи хан канглы выглядел еще старше, лет на восемьдесят. Его загорелое и обветренное лицо было высушено годами. Синий кафтан, надетый на нем, густо прошитый золотыми нитями, висел как на вешалке на его костлявом теле.

«Да как же он ехал на лошади целый день, он же рассыпаться мог?» – и тут старик, будто прочитав мои мысли, легко, не хуже подростка-кочевника, спорхнув со своего коня, направился к нам.

Иргек и Ирек, приложив правые руки к сердцу, склонились перед ним и одновременно изрекли:

– Приветствуем тебя, хан Баджанак.

Но хан, даже не взглянув на них, подошел ко мне и крепко обнял меня так, что кости захрустели.