Однако гунны принялись убивать заложников самыми разными способами. Они отняли у молящих о пощаде граждан все имущество, вешали отроков за вытянутые у них из бедер жилы (или, по другой версии – за детородные члены) на деревьях. А более 200 отроковиц предали особо жестокой смерти: привязали их за руки к конским шеям (каждую девушку – к шеям двух коней) и со всей силы принялись стегать коней. Взбешенные кони рванулись в разные стороны, разорвав девственниц в клочья (совсем как в прошлом – росомонку Сунильду и в будущем – царицу франков Брунгильду). Других они уложили на колеи, выбитые в дорожном покрытии колесами повозок, закрепили их кольями (вероятно, вбив их в ступни или же в ладони жертв) и раздавили их тяжело нагруженными возами с поклажей, дробившими несчастным кости. Тела замученных отроковиц варвары бросили в поживу хищным птицам и зверям…
По правде говоря, о столь мучительных и изощренных пытках можно прочитать во многих житиях христианских мучеников. Гунны, народ всадников, вся сила которых была в быстроте, по идее, не должны были тратить драгоценное время на столь изощренные процедуры. Прекрасно понимая, что «время – деньги» (в буквальном смысле слова). Раз-два, «секир-башка», «римский жена у гуннский муж, однако, грязный не бывает», девку поперек седла – и дальше поскакали. Но Григорий обвиняет в совершенных воинством Аттилы (возможно, в отдельных случаях) зверствах не самих «кентавров», а их союзников-турингов. Чья исключительная, запредельная жестокость, намного превосходящая «нормальный» уровень позднеантичного зверства, надолго сохранилась в памяти уцелевших.
На древний Диводур «конные дьяволы» и их союзники обрушились, опустошая все на своем пути, накануне Святой Пасхи, 7 апреля 451 г. гунны взяли город штурмом:
«Они предали город огню, убивали народ острием меча, а самих служителей господних умерщвляли перед священными алтарями. Во всем городе не осталось ни одного неповрежденного места, кроме часовни блаженного Стефана, первомученика и диакона (см. Деяния апостолов, 6, 3–8 – В.А.). Об этой часовне я и расскажу, не откладывая, то, что я узнал от некоторых. А именно: рассказывают, что прежде чем прийти в город врагам, одному верующему человеку было видение, будто блаженный диакон Стефан беседовал со святыми апостолами Петром и Павлом о гибели города и говорил им так:«Молю вас, мои владыки, возьмите под свою защиту город (…) Апостолы отвечали ему: «Иди с миром, возлюбленнейший брат, пожар пощадит только одну твою часовню! Что же до города, мы ничего не добьемся, так как на то уже есть божья воля. Ибо гpexи народа возросли и молва о его злодеяниях дошла до самого бога; вот почему этот город будет предан огню» («История франков»). Из этой легенды, наверняка имевшей в Диводуре широкое хождение, Григорий сделал следующий вывод: «Нет никакого сомнения в том, что благодаря защите апостолов часовня осталась невредимой, в то время как город был разрушен» («Десять книг истории»).
Мысль о наставшем часе Страшного Суда Божия над нечестивыми и убеждение, что запятнавший себя тяжкими грехами галло-римский народ получил от гуннов по заслугам, в воздаяние своих грехов, красной нитью проходит через описания событий в Адватуке и Диводуре. И не следует удивляться тому, что они представляются нам, нынешним, легендарными, сказочными. Перед лицом страшного бедствия, каким было разорение гуннскими ордами как городов, так и сельской местности, единственным выходом для беззащитных и отчаявшихся галло-римлян оставалась попытка искать прибежища и спасения в вере. На равнинах Северной Галлии земледельцы не имели возможности укрыться в труднодоступных для гуннской конницы холмистых и горных районах, как жители других областей. Лишь редкие и не слишком густые леса служили относительно надежным убежищем от «видимых бесов». Отсутствие у гуннов жалости и уважения к святыням подтверждаетсяи и другими источниками. Например, «Древним Шалонским бревиарием», повествующем о захвате гуннами Дурокортора (нынешнего Реймса).