“Было, наверное, уже половина десятого, когда появился Гурджиев. Без тени смущения он вошел, приветствовал князя по-турецки с акцентом из странной смеси культурного османли и какого-то грубоватого восточного диалекта. Когда нас знакомили, я взглянул в самые необычные глаза, которые я когда-либо видел. Глаза отличались один от другого настолько, что я решил, что дело в освещении. Но, как выяснилось потом… дело было в выражении глаз, а не в их форме или каком-либо дефекте. Он носил длинные черные усы, свирепо закрученные кверху, на голове был колпак – астраханская шапка… Когда после ужина он снял головной убор, я увидел, что его голова была выбрита. Роста он был небольшого, но очень крепкого сложения. Я подумал, ему должно быть около пятидесяти, а миссис Бьюмон была уверена, что он гораздо старше”[445]
.Когда возникла нужда в визах, Джон Беннетт сумел выхлопотать визы для Успенского и его семьи, но не для Гурджиева, о котором у английских властей оказалось самое нелестное мнение. В августе документы Успенского были готовы. К этому времени Гурджиев и его спутники были уже в Германии.
Неудачи Гурджиева в Германии и Англии
В августе 1921 года, получив с помощью Джона Беннетта английскую визу, Успенский уехал в Лондон, и почти одновременно с ним Гурджиев со своими спутниками уехал в Германию. Он прибыл в Берлин с де Зальцманами, де Гартманами и мадам Успенской, ее дочерью и внуками. Доктор Стерневал с женой были отправлены в Финляндию с задачей продать там свое имение и вернуться в Берлин. В пригороде Шмагердорфа было арендовано большое помещение, в котором все они временно разместились, и Гурджиев начал объезжать Германию, подыскивая возможное место для института. Этот период длился год, и о нем известно очень мало.
Германия в начале 1920-х годов была Меккой мистицизма. Вышедшая с поражением из Первой мировой войны, эта страна искала оправдания и осмысления своего настоящего и будущего, а также всевозможных идей, способных вдохнуть в нее жизнь и энергию. Популярным был мистический национализм разных оттенков, антисемитизм шел рука об руку с антибольшевизмом, подвергались нападкам массонство и антропософия. Не исключено, что идеи Гурджиева могли просочиться в немецкие мистические круги через эмигрантов из России и заинтересовать некоторых будущих нацистских функционеров, однако об этом имеются только косвенные свидетельства. Более вероятно, что основные связи Гурджиева были с художниками и интеллектуалами, а также с эмигрантами из России. В одном из своих черновиков Гурджиев писал о некоей баварской группе своих последователей, но больше об этой группе нет никаких упоминаний.
Любопытный эпизод произошел в далкрозовской школе эвритмии в Хеллерау, куда Гурджиев приехал с намерением арендовать ее здание для своего института. Аренду перехватили конкуренты, с которыми Гурджиев судился и проиграл процесс: здание было отдано в аренду его противникам. Однако он успел дать несколько классов ученикам этой школы и увлек некоторых из них своими “движениями” и танцами, а также своими идеями о возвращении человечества к состоянию благодати, в котором оно было до грехопадения, – они оставили школу Далкроза и последовали за Гурджиевым. Хотя ему не удалось арендовать здание школы Далкроза, Гурджиев вышел из этого эпизода с новым амплуа – учителя танцев, которое стало его новой ролью в последующий период его жизни. После неудачи в Хеллерау Гурджиев вернулся в Берлин и начал готовиться к поездке в Англию к Успенскому.
Он прибыл в Лондон в феврале 1922 года и встретился с учениками Успенского. На этой встрече он говорил главным образом о “впечатлениях” и “энергиях”. По воспоминаниям Оража, на этой встрече Гурджиев говорил о том, что детьми мы получаем новые впечатления, однако, когда мы взрослеем, наша способность получать новые впечатления слабеет. Аналогично с возрастом новая энергия добывается и используется нами механически. Однако имеются методы получения новой энергии. Гурджиев сделал в этом выступлении ряд интересных наблюдений, однако напугал некоторых из слушателей своими идеями, манерами, а может быть, и своим видом – он приехал в Англию с бритой головой. Второй раз он встретился с учениками Успенского через месяц в марте. На этот раз он говорил о сущности и личности, а также о гипнозе. После этого в узком круге продолжились разговоры об институте. Но обосноваться в Англии, также как и в Германии, Гурджиеву не удалось. Несмотря на хлопоты английских друзей, Гурджиев не смог получить визу. Впрочем, ему было поставлено условие, которое он не принял: он мог получить визу один, без спутников, приехавших с ним из Тифлиса и Константинополя.