Гурджиев и Успенский

Обстановка нестабильности, выразившая себя в мировой войне и революции, бессмысленность и жестокость социальных катаклизмов обострили для Успенского вопрос о кармических последствиях зла. Идея нравственного закона (или, по словам Беннетта, «аскетическое пуританское начало») Успенского столкнулась с тем, что представлялось ему гурджиевским нравственным релятивизмом. В гурджиевской терминологии современный спиритуалист и материалист, святой и преступник оказывались одинаково далеки от источника традиционного знания и понимания «смысла и назначения человеческого существования на земле». Эта позиция была чужда Успенскому. Идеал «просвещенной духовности», которому Успенский оставался верен, привел его к болезненному разрыву с Гурджиевым, которого в своей системе понятий он определил как «загрязненный источник». Осенью 1930 года он сообщил Беннетту и другим близким ученикам, что, поскольку он не дождался результатов, которые он ожидал от работы Гурджиева, разрыв с последним больше не будет влиять на его собственную работу.

Фонтенбло, шато Приер

Шато Приер стоит на холме в деревне Авон на окраине Фонтенбло. Это трехэтажный дом с большой гостиной в стиле ампир, малой гостиной и библиотекой на первом этаже, с роскошными спальнями на втором для хозяина, мадам Островской и избранных гостей и с малыми спальнями – на третьем, где на матрацах, брошенных на пол, спали большинство учеников обычно по четыре человека в комнате. Перед домом был круглый бассейн с фонтаном, другой бассейн, который использовался для купаний, находился за домом.

Позади шато был сад, за садом шла липовая аллея с лужайками и скамейками по сторонам. Аллея заканчивалась круглым прудом, полным водяных лилий. При Гурджиеве справа от аллеи появилось Учебное здание, слева – каменоломня. Тут же были построены загоны для коров, овец, коз и кур и строилась русская баня. За загонами шли поля в направлении Сены, которые заканчивались еловым, дубовым и буковым лесом. Дорога через лес вела к лесопилке, где ученики Гурджиева рубили деревья и распиливали их на доски.

Сначала, в 1922 году, шато Приер было взято в аренду, а после было приобретено Гурджиевым при помощи средств, собранных лондонскими учениками Успенского. В октябре 1922 года он въехал туда с толпой учеников, и сразу же там развернулась бурная деятельность. Прежде всего был напечатан проспект по-французски, извещавший публику об открытии “Института гармонического развития человека Георгия Гурджиева”. Проспект начинался с рассказа об “искателях истины” и о российских приключениях Гурджиева и заканчивался внушительным числом последователей Гурджиева. Называлась цифра в пять тысяч. В англоязычном проспекте, который появился позже, Гурджиев напустил еще больше тумана. Там говорилось об изучении методов усовершенствования человеческого “Я” в соответствии с теориями европейских и восточных научных школ, о применении психологических методов к различным наукам, о космической психологии и вселенской механике, о теории относительности, нумерологии, астрофизике, алхимии, древней и современной восточной медицине, о психологии искусства, древней и новой философии, о гармонических ритмах и медицине. Медицинский раздел включал длинный список “терапий”: гидротерапию, фототерапию, электротерапию, магнетотерапию, психотерапию, диетотерапию и даже некую “дулиотерапию”. Кроме того, проспект сообщал, что в институте открыты психо-метрический, химико-аналитический и психо-экспериментальный кабинеты…

Трудно представить себе человека, который, просто взглянув на такой проспект, не отшатнулся бы от Гурджиева и от этого места. Тем не менее вместе с Гурджиевым в шато Приер въехало где-то шестьдесят-семьдесят человек. И сразу же закипела работа. Прежде всего собственными силами под руководством Гурджиева было построено Учебное здание, где происходили занятия “движениями”, лекции и общие собрания. Здание построили из самолетного ангара, купленного Гурджиевым за бесценок.

Половину обитателей шато Приер составляли “русские эмигранты”, включавшие, кроме русских, поляков, армян, грузин и даже одного сирийца. Вторую половину составляли “англичане”, среди которых было четыре доктора: Николл, Алкок, Юнг и Белл, столько же или еще больше теософских дам, Ораж, австралийка Кетрин Менсфильд, литераторы Роланд Кенни и Розамунд Шарп и несколько дипломатов. Было несколько гостей, приезжавших на выходные дни, среди них – Джон Годолфин Беннетт, Клиффорд Шарп и вездесущий Бехофер Робертс, встретивший Новый 1918 год с Успенским в Екатеринодаре и посещавший с Гурджиевым тифлисские серные бани и дукханы в 1922 году.