Гуров не церемонится

– Вот твоя бабушка этим и займется, а уж кому вскопать, найдется, – заметил Алексей. – Будут тут и огород, и сад, и палисад.

– Нет, цветами у нас мама занимается, – объяснил мальчишка. – Вечно они с бабулей спорят, потому что мама хочет цветы посадить, а бабуля говорит, что и для грядок места мало.

– Да если бы я только позволила Наде высадить столько цветов, сколько она хочет, то вы бы зимой только их и ели. Лилии соленые, гладиолусы маринованные и пионы консервированные, а варенье из ромашек. Вот уж сыты были бы! – сварливо заметила Наталья Николаевна.

– Ничего! Теперь на все места хватит, – утешил ее Стаc. – Только в Подмосковье не все вызревает, это я вам, мамаша, как специалист скажу. Сам на даче каждое лето спину гну.

– Как не вызревает? – ахнула женщина. – А чего ж садить-то?

– Вот я вас со своей женой познакомлю, и она вам все расскажет, да и семенами поделится, – пообещал Крячко.

А вот это Гурову уже совсем не понравилось! Да, жена Стаса умудрялась выращивать очень многое из того, что у других обычно не росло, но при чем здесь она? Какое отношение она имеет к семье Савельевых? Если только?.. Ох, как же Льву Ивановичу не хотелось об этом думать, но… Получалось, что Стаc заранее налаживает отношения с матерью Николая Степановича, потому что… Да неужели Погодин его сманил в начальники службы безопасности к Савельеву? Ох, как же плохо стало Гурову от этой мысли! Стаc, его друг Стаc, без которого он не мыслил не только своей службы, но и своей жизни, вдруг возьмет и уйдет? Да, они иной раз ругались. Бывало, что Стаc, как это случилось прошлой осенью, очень сильно его подставил, правда, не по своей вине, а из-за собственной жены, и у них потом довольно долго сохранялись прохладные отношения, но ведь помирились же, в конце концов. Но вот чтобы он совсем ушел, этого себе Гуров представить не мог. Конечно, и сам Стаc впишется в компанию этих мужиков, как родной, и его жена сойдется с Савельевыми, этими простыми людьми, хотя бы на почве выращивания разной разности и последующего варения, соления и прочей ее переработки. А вот он останется один. Ох, как же Гурову стало тоскливо!

– Левушка! А ты чего не ешь-то? – как сквозь вату, услышал он голос Натальи Николаевны, которая, кажется, уже освоилась с обстановкой и потихоньку начинала себя чувствовать в этом доме хозяйкой.

– Спасибо, сыт уже, – ответил он, потому что эти тягостные мысли начисто отбили у него аппетит, и он вышел из-за стола.

Во дворе Гуров остановился возле «Газели», ожидая, когда к нему присоединятся остальные, чтобы ехать в больницу, и в этот момент очень сильно пожалел, что много лет назад бросил курить – сейчас, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, сигарета ему не помешала бы. И, словно в ответ на его пожелание, раздался голос Степана Алексеевича – в этот момент все вышли во двор и начали рассаживаться по машинам:

– Я смотрю, мужики, никто из вас не курит.

– Слишком хорошо живем, батя, чтобы свой век укорачивать, – ответил ему Андрей.

– А что? – задумчиво произнес Савельев-старший. – А ить и верно. Чего на тот свет торопиться, если у тебя на этом дом – полная чаша? – И он решительно убрал сигареты обратно в карман.

В частной клинике их встретили как самых дорогих гостей – видно, Погодин с компанией и здесь не поскупились. Никаких разговоров о том, что к больному, мол, нельзя, не возникало, и они всей толпой поднялись на второй этаж. Лечащий врач Савельева самым подробным образом, приноравливаясь к несведущим в медицинских вопросах посетителям, рассказал им, как себя чувствует больной, что ему можно, а чего нельзя.

– Левушка! – горестно воскликнула Наталья Николаевна. – Чего ж ты нам не сказал, что в Коленьку стреляли? Ты же говорил, что он просто заболел.

– Не хотел волновать вас раньше времени, – объяснил Гуров. – Ну, узнали бы вы об этом, и что? Всю дорогу переживали бы и слезы лили? А сейчас, когда выяснилось, что никакой опасности нет, вам же самой это легче выслушать – дело-то прошлое.

– Ох, Лева, говорил я, что ты тихушник, и сейчас повторю, – покачал головой Степан Алексеевич.

– Вообще-то к такому посещению больного подготовить бы надо, – заметил врач. – Кто пойдет?

И тут эти не боящиеся ни бога, ни черта мужики как-то вдруг смущенно потупились, отвернулись, начали переминаться с ноги на ногу – видимо, последствия их разоблачения Ларисы и ее выкрутасов окончательного мира в их с Савельевым отношения не внесли.

– Давайте я пойду, – предложил Лев Иванович. – Заодно и познакомлюсь.

Никто не возражал, и он, подойдя к двери, тихонько постучал и вошел. В огромной светлой палате, отвернувшись к окну, лежал Николай Степанович, причем, услышав звук шагов, он даже не повернулся. Гуров подошел к его кровати, сел на стул рядом с ней и, не дожидаясь, когда Савельев обратит на него внимание, сказал:

– Здравствуйте, моя фамилия Гуров, зовут Лев Иванович.