Гуров не церемонится

– А чего его искать, если я Костю больше двадцати пяти лет знаю, – пожал тот плечами. – Он меня в свое время от смерти спас и выходил, – и начал рассказывать: – На меня в тайге дерево сухое упало, прямо на ногу. Ну, скинуть-то я его с себя скинул, благо бог силушкой не обидел, а вот потом… В общем, дотронулся я до ноги, и оказалось, что кость в ней в мелкие осколки превратилась, – вспоминая это, он даже поежился. – А это же тайга! Больницы там не предусмотрены! До ближайшего жилья километров двести! И, даже если там врача не будет, то люди-то есть, а они обязательно помогут – у нас в Сибири народ отзывчивый. Стал я думать, как мне до него добираться. Ползком? Двести километров? Чушь собачья! Решил я себе сделать из двух молодых деревьев подпорки вроде костылей, благо топорик у меня был. Высмотрел я подходящие деревца, но только к ним пополз, как тут же от боли сознание потерял. Я вообще-то мужик крепкий, не чувствительный, но ведь всякий организм свой предел имеет. Добрался я кое-как до ближайшего дерева, спиной к нему прислонился и принялся думать, что делать. Продукты у меня с собой кое-какие были, вода во фляжке – тоже, но ведь надолго этого не хватит, а что потом? Хорошо хоть дело летом было, так что замерзнуть я не мог. Честно вам скажу, исключительно от отчаянья стал я орать во весь голос, хотя и понимал, что без толку это. А затем стрелять в воздух начал. Один патрон на всякий случай отложил, чтобы в лоб себе пустить, потому что, пока стреляешь, звери к тебе не подойдут, а вот потом… Пусть уж они лучше мое мертвое тело на части рвут, мне-то уже без разницы будет. В общем, все патроны я расстрелял, горло себе надорвал от криков, и тут чувствую – жар у меня начинается. Ну, все, думаю, пора! Зарядил я ружье последним патроном, а сам горю, как в огне, и перед глазами все уже плывет. Наверное, отключился я, потому что вдруг увидел, что три волка неподалеку от меня сидят. И понял я, что очень вовремя все сделал. Стал я ружье поднимать, и тут один из волков залаял, а за ним и два других. А волки-то не лают! Значит, помесь это с собакой, и они так хозяина зовут. И до того я тогда обрадовался, как, ей-богу, никогда в жизни больше не доводилось! А через некоторое время и Костя на их лай пришел. Посмотрел я на него и подумал, что у меня глюки начались. Гляжу, стоит старичок с ноготок, который ростом мне и до плеча не достанет. Сам лысый, как яйцо, седая бороденка до пояса, но такая реденькая, что все волоски в ней пересчитать можно. Лицо, словно кора у дуба, что цветом, что фактурой, а вот глаза, хоть и маленькие, и почти бесцветные, но такие пронзительные, будто он тебя насквозь видит. А на самом валенки с резиновым низом, что заключенным выдают, штаны ватные и телогрейка. И это летом! Уже потом я увидел, что худой он, как щепка, но жилистый и довольно сильный, несмотря на возраст, и зубы у него все свои. А сколько ему лет, он, наверное, уже и сам не помнит, но, я так думаю, что под сто есть, если не больше.

– Давайте за него, – предложил Погодин. – Святой он человек! И тебе жизнь спас, и Кольке помог!

– За него надо! – дружно поддержали мужики.

Гуров, хотя и выпил вместе со всеми, но эти воспоминания были ему совсем неинтересны, но, как он понял, рассказывались они исключительно для него, а может, и для Крячко, потому что все остальные эту историю наверняка знали. Да и несколько уязвленным почувствовал себя Лев Иванович оттого, что не он оказался в центре внимания, пусть и временно.

– Увидел он меня и только головой покачал. «Глюпый человек! Зачем один тайга ходить? Зачем зверь обижать? Это ты зверский бог наказать!» – с непонятным акцентом, улыбаясь, процитировал он неведомого Гурову Костю.

– Он что, не русский? – спросил Лев Иванович.

– Нет, скорее всего, китаец или кореец, да я его и не спрашивал. Говорит-то он по-русски плохо, но все понимает, – ответил Александр и продолжил свой рассказ: – А тогда он разрезал на мне сапог и штаны, на ногу посмотрел и только головой покачал. Развел он костерок, в котелке моем какую-то траву заварил и меня напоил. Чувствую, жар уходить начал, и в голове, и в глазах посветлело. А потом он принялся без всяких там операций, на ощупь, все осколки в моей ноге воедино собирать. Боль была такая, что я опять сознание потерял, а когда очнулся, смотрю, он ногу мне какими-то листьями обкладывает, потом корой сосновой – она же от смолы липкая, а сверху все это веревкой обвязал. Сделал он мне, как я сам собирался, двое костылей и сказал: «Ходи меня, глюпый человек!» Вот я за ним и пошкандыбал, хорошо хоть, что до его дома недалеко оказалось, километров пятнадцать, не больше.

«Ну да! – мысленно усмехнулся Гуров. – Пятнадцать километров для них не расстояние».