Гуру и ученик

В ашраме Странник встретил и другого христианина — местного мальчика, ходившего в школу в Тирукойилуре и часто навещавшего гуру вместе со своими друзьями. Очень скоро Странник понял, что этот мальчик отличался от прочих: он не простирался ниц, и даже когда совершал анджали перед кем-то, старался всем видом показать, что он не индус — в его манере складывать ладони и держать их у груди было что-то необычное… Он очень хотел познакомиться со Странником, который, однако, проявлял к нему не больший интерес, чем к прочим. Однажды в полдень мальчик всё-таки нашёл комнату, в которой отдыхал Странник. Странник знаками показал, что не может разговаривать, однако гость настаивал, прося хотя бы написать ответ на бумаге. Странник показал ему, что согласится, если тот нарисует пеплом три линии Шивы у себя на лбу. Мальчик перекрестился. Странник осведомился о его имени. «Джнянапрагасам», — ответил он.

«Если ты христианин, зачем ты сюда приходишь? Неужели в твоей деревне нет священника?»

«Есть, но я хочу узнать, что такое индуизм. Я хочу читать индуистские книги. Пожалуйста, дайте мне какие-нибудь».

«Мне нечего дать тебе. Почему бы тебе не попросить у гуру?»

«Я не смею».

«Почему же ты пришёл ко мне?»

«После гуру я доверяю вам больше всех».

Странник подумал, что на этом стоит завершить разговор, и вновь, уже более решительно, направил школьника к священнику его прихода.

Через два дня после экадаши наступила незабываемая ночь Шиваратри. Каждая тринадцатая ночь убывающей луны посвящена Шиве, однако тринадцатая ночь убывающей луны месяца маси по тамильскому календарю (пхалгун в Северной Индии), приходящаяся на середину февраля — середину марта, наиболее священна. В это ночь Шива явился в форме огня на вершине Аруначалы. Её проводят в песнопениях и молитвах, служат пуджи и отказываются от ночного сна. Весь предыдущий день соблюдается строгий пост, призванный подготовить к празднику тело и душу.

Эта ночь напоминала вечер экадаши, но была ещё более впечатляющей и продолжалась с восьми вечера до четырёх утра. Ровно в полночь (наиболее благоприятный и священный час) внесли большую медную лампу. Перед тем как поставить её на землю, участок окропили святой водой, и молодая женщина нанесла на него традиционные янтры. Затем лампа была зажжена — песни и танцы вокруг неё не прекращались ни на мгновение во славу Шивы, явившегося в свете и славе.

В ту ночь среди гостей ашрама был брахман из города, который часто приходил вместе с женой и старшим сыном-по имени Сундарам, чтобы выразить почтение стопам Джнянананды. На этот раз, однако, жена не осмелилась сопровождать его. Её сердце было исполнено печали, и ничто не могло утешить её: в ту самую ночь в Ришикеше на берегу Ганги её второй сын Сандуру принимал санньясу из рук Свами Шивананды[113].

Сандуру в течение многих лет поддерживал близкие отношения с Джнянанандой и преданно служил ему. В те времена в ашраме было два особенно ревностных и очень дорогих сердцу гуру ученика (второй был родом из Кумбаконама). Оба они были готовы оставить мир, как только учитель даст им разрешение. Одному из них, тем не менее, учитель дал указание жениться. Другому, Сандуру, он посоветовал удалиться в Гималаи, чтобы полностью освободить своё сердце от семейных связей.

Сандуру провёл в Ришикеше несколько месяцев и теперь настал момент получить одеяния кави в знак посвящения жизни нищете, одиночеству и молчаливой молитве. Очень часто эта церемония проходит в ночь Шиваратри. В эту ночь он должен отречься от всего, что принадлежало ему в этом мире, символически выбросив в Гангу предметы, которые определяли его как брахмана, — священный шнур дваждырождённого и прядь волос, — а также в последний раз прочитать брахманскую мантру гаятри. Его имя, каста и семья больше не будут принадлежать ему. Он получит новое имя. Он больше не будет принадлежать к бесконечной цепи поколений людей — отныне его род — цепь духовной преемственности от гуру к гуру, цепь, к которой принадлежит риши, дающий ему посвящение. Более того, ему придётся признать, что истинный источник его бытия пребывает в его собственном сердце. Тот, кто отрекается от мира, прежде чем зачать хотя бы одного сына для продолжения рода и обеспечения необходимых обрядов в честь предков, делает это в ответ на сильнейший, непреодолимый внутренний импульс. Он отказывается от семейного очага и дома, от любых средств к существованию, кроме милосердия слуг божьих, и от обрядов, с помощью которых мирянин пытается установить отношения с Богом. Всё это возможно лишь потому, что он уже погрузился во внутреннюю бездну и хотя бы в некоторой степени прочувствовал испепеляющий огонь Реальности, так что у него больше нет иного выбора, как подчиниться этому всеохватному опыту в свободе от любых связей.