Гусар на крыше

«Если нам придется сражаться на улицах, — мысленно продолжал Анджело, — и убивать солдат, которые могут быть сыновьями этого бедного крестьянина, убивать только потому, что они выполняют приказ, то оправдать это может лишь стремление изменить лицо мира. А это нам как раз и неподвластно. Это царство пусто. В нем есть и добро, и зло, но изменить что бы то ни было не в наших силах, и, может быть, это и к лучшему».

Ему захотелось поговорить со своей спутницей. Они оба полагали, что это поле дает им некоторую надежду добраться вскоре до какой-нибудь фермы. Но даже после часа езды они так и не обнаружили никаких признаков жилья, а поднявшись на вершину нового хребта, опять увидели лишь бесконечное пространство пустынной земли.

— Я думаю, что надо продолжать двигаться вперед, — сказала Анджело его спутница. — В конце концов, мы снова переночуем в лесу.

— Эти места гораздо менее уютны, чем тот сосновый бор, где мы ночевали позавчера, — ответил Анджело. — Здесь наверху должно быть холодно. Я предпочел бы увидеть деревню и настоящую дорогу, которая побыстрее привела бы нас к какому-нибудь пристанищу.

— Вам всенепременно нужно общество, даже если там холера?

— Не могу сказать, чтобы я особенно к этому стремился, хотя вообще-то мы с холерой неплохо ладим.

И он рассказал о своих приключениях с монахиней, после того как спустился с городских крыш.

— Я согласен, здесь мне легко дышится и не нужно сражаться. Но что дает мне общение с самым прекрасным буком? Я говорю себе, что он красив, повторяю это два или три раза, в течение пяти минут наслаждаюсь его красотой, а потом мне нужно что-то другое, в чем чувствуется присутствие человека. Я могу сколько угодно оставаться в этой глуши, вы видите, она меня не пугает, но когда мне встречается убранное до последнего зернышка поле, как то, что мы недавно видели, я чувствую потребность заняться им. Хотя бы просто в знак приветствия тому, кто взял на себя труд возделывать эту каменистую почву.

— И все-таки, о чем еще мы можем мечтать? Мы идем туда, куда хотим, — вы в Италию, потому что там вас ждет ваше дело, — идем по пустынным дорогам; что может быть лучше? Здесь нет дурных соседей: ни высоких колоколен, ни широких рек, ни важных сеньоров.

Дорога вела через черные леса и белесые равнины, медленно приближая путников к большим одиноким букам, чьи причудливые силуэты все явственнее вырисовывались перед ними. Белые, будто обсыпанные солью стволы и ветви поднимали высоко в небо тяжелое руно кроваво-рыжей листвы.

Анджело заметил, что все эти леса имели строгую геометрическую форму и напоминали выстроенные на поле брани по четыре или по шестнадцать человек в шеренге, с оружием на изготовку пехотные батальоны. Иллюзию дополняли одиноко стоящие на холмиках ели в их широких кавалерийских плащах; а иногда из рощи, вдоль опушки которой они двигались, доносился шум, напоминающий ропот войска, слишком долго ожидавшего приказаний.

Анджело невольно почувствовал себя подавленным этими гигантами, стоявшими уже не одно столетие в этом уединении.

«Разве свобода родины, — думал он, — значит меньше, чем честь или все то, что я сделал, чтобы выжить?»

В этом краю не было ни революций, ни холеры, но он казался ему унылым.

Еще час ехали они в задумчивом молчании, окруженные этими томительно безжизненными просторами, и вдруг увидели что-то вроде одиноко стоящего на ровной площадке столба.

Это была сельская часовня, увенчанная маленьким железным крестом.

«Ну, хватит мечтать, — сказал он себе. — Надо выбираться из этого положения. Раз есть часовня, значит, тут должны быть люди».

— Согласитесь, — сказал он, — что если тут есть люди, то они заблаговременно дают почувствовать свое присутствие. Был полдень, когда мы наткнулись на избушку, а сейчас уже вот-вот начнет темнеть.

Они ускорили шаг, но им еще пришлось преодолеть очень длинный, лишенный растительности склон и два лесистых оврага, прежде чем они увидели почти вросший в землю дом с серой крышей. Если бы не тонкая струйка дыма, выходившая из трубы, и не желтый свет лампы в окошке, они могли бы проехать мимо, не заметив его.

Впрочем, это было единственное строение. Никакой деревни тут не было.

Они пришпорили лошадей и уже подъезжали к дому, когда дверь открылась. На пороге появился мужчина с ведром в руке.

— Стойте! — крикнул он и, поставив ведро на землю, бросился к большой собаке, которая, поднявшись с кучи соломы, собиралась уже вцепиться лошадям в ноги.

— Нам здорово повезло, — сказал ему Анджело, смеясь.

— И даже больше, чем вы думаете, — ответил мужчина, — это не собака, а лев. Надо благодарить Бога, что она меня послушалась. С ней это не часто бывает. Вы даже не представляете себе, сударь, до чего она любит кусаться. Ну, а уж если она вцепилась, то пиши пропало.

Это был маленький, круглый как шар, пышущий здоровьем мужчина. Он с трудом удерживал за ошейник собаку, злобно скалившую огромные белые клыки.

— Что это за место? — спросил Анджело, едва удерживая норовистую лошадь между своей спутницей и собакой.