Гусар на крыше

Эта сцена вызвала большое волнение. Гул голосов почти что перекрывал шум листвы. Джузеппе взобрался на развалины, оставшиеся от стены овчарни. Он стал трогательно и проникновенно говорить всем об этой женщине, идущей к мрачным долинам. Он сказал, что горе нуждается в уважении и облегчении. Все знают, что за лесами есть деревня, куда она обязательно придет. Всем известно гостеприимство ее жителей, оно даже вошло в пословицу. Можно не сомневаться, что женщину там примут, накормят, обласкают. Но он хотел сказать нечто еще более важное. Горе, конечно же, надо уважать, повторил он. Это само собой разумеется. Важно другое: мертвые подвергают огромной опасности живых. Поэтому самый обыкновенный здравый смысл требует избавляться от них как можно быстрее. Что касается чувств, то две или три минуты уже ничего не меняют, и, напротив, в том, что касается заражения, они могут оказаться роковыми. Когда умирает близкий человек, к нему бросаются, целуют, сжимают в объятиях, всеми силами стараясь удержать его. Совершенно очевидно, что никакими способами невозможно удержать (увы!) в этом мире того, кого смерть решила призвать в мир иной. Но зато эти объятия способствуют распространению заразы. Он считает, что именно в этом причина распространения заразы среди близких покойного. Так что речь идет всего лишь о здравом смысле. Вот и все, что он хотел им сказать.

Лавиния бросила быстрый взгляд на Анджело.

А ночью умерло еще четыре, пять, шесть, семь, восемь, десять человек. «Вороны» и стражи ходили с фонарями. Джузеппе вздыхал на своем ложе, потом что-то сказал Лавинии на пьемонтском диалекте, потом попросил Анджело, который лежал в двух метрах от них: «Поговори со мной».

Утром ложбина была чистой. Никаких следов ни волнения, ни смерти. Только круги примятой травы говорили о том, что тут были палатки.

Утром умер еще один человек. Его унесли, прежде чем он испустил последний вопль. Его жена и сын упаковали свои вещи и молча последовали за стражами, которые вывели их за пределы ложбины.

В этот день больше никто не умер. Под вечер, когда Анджело курил свою короткую сигару, он услышал шум, напоминающий легкий шелест ветра в листве. Это был шум возникавших то тут, то там разговоров.

Ночь была спокойной. Джузеппе несколько раз обращался к Лавинии по-пьемонтски. Она не ответила. Тогда он позвал Анджело: «Поговори со мной». Анджело долго говорил ему о Пьемонте, о каштановых лесах и наконец стал выдумывать всякие «штуки», чтобы поиздеваться над Мессером Джован-Мария-Стратигополо. И каждый раз, когда он останавливался, чтобы перевести дыхание, Джузеппе говорил: «Ну а еще, что бы еще ему такое сделать?»

На следующий день не умер никто. Дул легкий, жизнерадостный северный ветер. Чудесно было слышать, как от его дыхания потрескивают могучие ветви. Все беспрекословно повиновались стражам, которые наводили порядок около источника. На их красных, очень земных лицах появилась суровая, почти одухотворенная уверенность. Это очень удивило Анджело. Джузеппе прохаживался по лагерю. Его очень почтительно приветствовали. Приветствовали даже Лавинию, которая все более напоминала какую-то аллегорическую фигуру.

— Я приветствую тебя, богиня благоразумия, — сказал ей Анджело.

Она ответила ему всеведущей улыбкой.

Анджело увел Джузеппе на западную опушку леса.

— Хорошо! Все видят, что ты мне покровительствуешь, — сказал он.

Из-под усов мелькнули в улыбке зубы.

— Не смейся, — ответил Джузеппе, — я прекрасно понял, что прошлой ночью ты говорил мне о Стратиго — поло просто для того, чтобы меня отвлечь. Я не скрываю: эта болезнь мне омерзительна. Ты хочешь, чтобы я сказал, что боюсь? Ну что же, я признаюсь. При одной мысли о ней у меня мурашки бегут по коже, как у кролика, с которого сдирают шкуру. Хочешь, я тебе скажу все, что думаю? В таких случаях человек не обязан быть мужественным. Риск слишком велик. Достаточно делать вид: результат тот же, но ты остаешься в живых; а это, несмотря на твою ухмылку, которая мне совсем не нравится, все-таки самое главное. Как на это ни смотри, но смерть все равно остается окончательным поражением. Надо уметь пользоваться другими. Это естественно, и все это понимают, даже те, кого используют вместо матрасов, чтобы заткнуть окна. Человеческое тело задерживает пули лучше, чем шерсть. Здравый смысл у всех в крови. А это значит, что я ближе к простым людям, чем ты. Ты кажешься сумасшедшим. Ты не внушаешь им доверия, они не могут поверить в добродетели, которых не представляют себе. Можешь проверить. Расскажи-ка им, что тебе пришлось всю ночь, как ребенка, держать меня за руку, дай им понять, что я тебе смешон, и можешь не сомневаться, они набьют тебе морду.

Под ними тянулась та дикая долина, куда два дня назад отправили первую изгнанницу. На дне ее росли огромные синие буки. Деревни не было видно, повсюду — только синие леса.

Анджело молчал.

— Давай вернемся в Италию, — наконец сказал он, — пусть нас там убьют.

— Хорошо, — ответил Джузеппе, — но каким образом?

— Я надену свой полковничий мундир, ты — гусарский, и под ручку вернемся в казарму.