Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Господа судьи! — воскликнул он, как бы взывая к их гуманности и добросердечию. — В одиннадцать лет обвиняемый начал свою трудовую жизнь. В одиннадцать лет! Семейные обстоятельства сложились так, что он лишен был золотой поры детства! Он приходил домой усталым, и лишь книги давали ему отдохновение, лишь через них он узнавал, что была у других счастливая пора детства, отрочества и юности. Господа судьи! Эта увлеченность книгами и начитанность подсудимого не могли не повлиять на формирование его характера. Они будили воображение, обостряли его психологию, рождали в нем импульсы тревог, беспокойства и неудовлетворенности… А тут еще несправедливое отношение со стороны смотрителя типографии, увольнение, поиски службы, удар по самолюбию и так далее, и тому подобное. А тут еще — каждодневная встреча с жандармским агентом Ивановым, который хотя и не имел приказа вести за Анохиным постоянное наблюдение, но фактически вел его, усугубляя тем самым обостренное психологическое состояние моего подзащитного. Много ли нужно юноше, господа судьи, чтобы он бросился с ножом, с камнем или с палкой на обидчика? Именно таким обидчиком предстал в его глазах филер Иванов. То, что в дальнейшем подсудимый привнес в дело политические мотивы, это не более как дань его начитанности, его стремлению не выглядеть в глазах других людей обычным нарушителем правопорядка. Господин прокурор не произнес этих страшных слов — «смертная казнь». Но мы–то с вами знаем, что означает 279 статья Свода военных постановлений! Неужели вы отправите на смерть юношу, вступающего в жизнь, только за то, что он охотничьим ножом распорол пальто и тужурку переодетого в штатское платье жандарма, не нанеся ему даже малейшего ранения?! Господа судьи! Я верю в вашу справедливость и прошу одного — гуманности к человеку, доброты к ближнему, милосердия к оступившемуся. Я кончил, господа судьи!

Адвокат сел. И хотя он сознавал, что истинные причины его взывающего к милосердию красноречия понятны всем присутствовавшим, он был доволен своей речью. По крайней мере, он был предельно краток и его, кажется, слушали. Теперь многое зависело от подзащитного. Если бы он покаялся в совершенном и попросил снисхождения, то, может быть, суд и решил бы, наряду со смертным приговором, принять особое постановление с просьбой о помиловании. Правда, об этом постановлении, даже если оно и состоится, никто не узнает, кроме самих судей. Но без него трудно рассчитывать на какое–то снисхождение.

— Последнее слово подсудимого! — объявил генерал, уже уверенный в том, что все необходимые формальности он успеет провести при полном составе суда.

Анохин встал. Конвойные на полшага отступили назад и под взглядами начальства словно окаменели. Несколько секунд длилось молчание.

— Подсудимый! Вам предоставляется последнее слово!

Петр поднял голову и посмотрел на судью.

— Вы будете говорить? — В голосе генерала слышалось нетерпение.

— Говорите, — обернувшись к нему, прошептал защитник. — Просите помилования! Слышите!

— Я спрашиваю вас в последний раз! — Генерал уже не скрывал раздражения.

— Говорите же! — чуть ли не простонал защитник. — Потом будет поздно!

— Я не знаю, что говорить… — тихо произнес Петр, но поскольку все в нетерпении ждали его слов, то голос его был услышан за судейским столом. — Я сказал все… И мне нечего больше добавить… Теперь я понимаю, что совершил ошибку… Хотя и не такую, как говорил здесь господин адвокат… Теперь я не совершил бы.

— У вас все? — генерал уже встал с кресла.

— Проси помилования, идиот! Проси скорей! — сквозь зубы произнес адвокат.

Петр лишь посмотрел на него и молча отвел взгляд в сторону, на темную стену позади судейских кресел.

— Объявляется перерыв для вынесения резолюции! Членов суда прошу пройти в совещательную комнату!

Судебное заседание длилось ровно сорок восемь минут…

2

Обычно в совещательной комнате устраивался небольшой перерыв, чтобы члены суда могли покурить, обменяться впечатлениями и вообще отдохнуть за прохладительными напитками. Сегодня ввиду поспешности князя Долгорукова такого перерыва не было. Членам суда был сразу же предложен заранее заготовленный вопросный лист, где единственный вопрос был поставлен в той же форме, в какой генерал задавал его подсудимому в начале заседания. Только вместо слов: «Признаете ли… себя виновным в том, что…» — теперь стояло: «Доказано ли, что…»

Недолго посовещавшись, суд сформулировал ответ: «Да, совершил и виновен».

Один за другим брали перо и молча выводили свои фамилии полковники Левстрем, Пронин, Виноградский… Лишь князь Долгоруков, уже успевший надеть, шинель, спросил:

— А все же, господа, я не понял — было ли последнее слово подсудимого раскаянием?

— Было! Конечно, было! — подтвердили другие члены суда, только, генерал Никифоров дипломатично промолчал.