Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Не лучше ль тебе, сынок, поближе к типографскому делу стать? Или забыл выучку за эти–то годы? По нынешним временам спокойнее, когда при профессии.

— Нет, на забыл. Только я, мать, теперь на всю жизнь человек подневольный, понимаешь?

— Не надоело тебе в подневольных при режиме ходить?

— А если нынешняя неволя люба мне? — улыбнулся Петр.

— Что говорить… — мать примиряюще посмотрела на невестку. — На Мурманке тоже служба… Там хоть паек против городского исправней дают. Братан твой, Мишка дяди Василия, тоже ведь на Мурманку перешел. В конторе по счетоводческой части служит.

Позже пришли — сначала Дуняшка, потом Митя. Дуняшка мало изменилась — ее Петр легко узнал бы, если бы случайно встретил на улице. Все такая же тихая, работящая, домовитая, она и приезду, брата обрадовалась по–своему — вся засветилась от переполнившего ее счастья, порывисто расцеловалась с Петром, с Бертой Яковлевной, потом вдруг засмущалась и принялась налаживать гостям постели. Зато младшего брата Петр признал с трудом. Это и не удивительно — оставил мальчонку, а встретил взрослого парня. Статью Дмитрий — настоящий мужчина, а характером, как видно, мягкий, даже излишне стеснительный. Пришел домой, а ведет себя так, словно в гостях оказался. Винтовку «бердан» от волнения поставил к печке, рядом с ухватом и кочергой; поздоровался с гостями и, не раздевшись, скромно присел на лавку, не зная, что делать дальше.

— Митенька, Дуня! Садитесь ужинать да чай пить! Что это вы? — суетилась мать, подогревая самовар.

Глядя, как младший брат, сдерживая аппетит, смущенно и как бы нехотя ест свою порцию рыбного супа, Петр с радостью подумал: «Хороший парень вырос! Молодец мать! На своих плечах всех подняла!»

Ему вдруг захотелось вот сейчас, немедленно приласкать брата, поговорить душа в душу, чтоб потом навек была у них дружба и полное доверие. Такое чувство он испытал впервые, хотя там, в Сибири, часто думал и о матери, и о Мите, и о Дуне. Издали все казалось другим. Читая письма, писанные Дмитрием под диктовку матери, разве мог он так ясно, как сейчас, представить себе, какой у него взрослый и хороший брат! В его представлении Митя жил все тем же тринадцатилетним мальчишкой, каким он видел его в последний раз через иллюминатор парохода на пристани.

— Ешь, Митя! — сказал Петр, придвигая остатки пайковых сухарей, полученных в Петрограде. — Голодно небось и у вас?

Брат благодарно улыбнулся, потянулся было к сухарям, потом помедлил и сказал:

— Ничего, жить можно. Красногвардейцам паек дают в день дежурства.

До сухарей он так и не дотронулся. Доел суп, выпил кружку чаю и встал из–за стола.

— Мам, я пойду. Мне сегодня на пост.

— Ты же вчера дежурил? — удивилась мать. — Неужто ради приезда брата отпроситься не можешь?

— Кабы знал, отпросился бы… Погода сегодня видишь какая? Сдвоенные посты велено выставить. Суханов приказал, чтоб к девяти вечера все на казарменном положении были.

Эти слова явно предназначались вместо извинения для Петра, но Дмитрий, еще не решив, как ему теперь называть старшего брата, произносил их, ни к кому не обращаясь. Петр понял это и помог:

— Ты, мать, не серчай на него. Служба — есть служба. Я провожу тебя немного, Митя.

Дмитрий протер отпотевшую винтовку, попрощался, и они вышли. Штаб Красной гвардии помещался в театре «Триумф», который был построен уже в отсутствие Петра напротив Гостиного двора. Выйдя за калитку, Дмитрий повернул налево. Молча дошли до Полевой улицы и остановились.

— Кто у вас Красной гвардией командует? — спросил Петр.

— Комиссар Дубровский.

— Военный человек?

— Да. Бывший прапорщик.

— Большевик?

— Да.

— В отряде много большевиков?

— Много. Вчера почти все записались.

— Как это записались?

— А так. Пришел вчера Илья Печерин и говорит: «Товарищи красногвардейцы! Кто желает записаться в партию большевиков–коммунистов, подходи ко мне в порядке очереди!» И тут же всем желающим партийные билеты выписал.

— Просто у вас, однако. Ты тоже записался?

— Я записался в сочувствующие.

— Это почему же?

— Не знаю. Так просто. — Дмитрий помолчал, потом улыбнулся: — По–настоящему я и есть сочувствующий… Сочувствую революции и партии коммунистов–большевиков.

— Только сочувствуешь?

— А тебе этого мало? — насупился Дмитрий.

— Смотри, какой ты у нас! — покачал головой Петр. — Решил, значит, посочувствовать, а остальное про запас оставить. Ну–ну, не обижайся. Я пошутил. По–моему тоже — лучше из сочувствующих в члены партии переходить, чем наоборот.

Стоять было холодно. Как Петр ни прятал подбородок в поднятый воротник демисезонного пальто, но укрыться от леденящего ветра никак не удавалось. Они медленно двинулись по Полевой к губернаторскому парку.

— Ты знаешь, — сказал Дмитрий. — Меня многие про тебя спрашивают.

— Кто именно? — заинтересовался Петр.

— А почти все. Как узнают, что я твой брат, так и спрашивают: где ты, что ты? До революции на улицах гимназисты и студенты останавливали. Недавно один наш петрозаводский из Петрограда приезжал, я на посту стоял — так тоже интересовался… Ты чего в Петрограде так долго задержался? Служил там где, что ли?

— Служил.

— Где?