Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Было от чего смутиться Екатерине Егоровне. Вот уже два года не получала она от сына никаких вестей.

Вначале Петр аккуратно писал ей из Сибири. Екатерина Егоровна знала, что причислен он к деревне Онгой Ашехабатской волости Балаганского уезда Иркутской губернии, однако свой адрес Петр сообщал то на село Усть–Уда, то на станцию Зима, то на Иркутск, то на Черемхово. Это ее пугало. Ей казалось, что, переезжая с места на место, сын совершает что–то недозволенное.

О своей жизни Петр сообщал мало и всегда что–либо шутливое. Больше о местах, где доводилось ему быть — как там люди живут и чем занимаются. На третьем году ссылки прислал даже немного денег с извинениями, что большего прислать не в состоянии, что заработки здесь скудные, а он теперь не один и на руках у него целая семья.

Это известие всполошило Екатерину Егоровну. Какая семья? Откуда? Почему же Петенька не счел нужным родной матери сообщить, что надумал жениться, и попросить ее благословения! Разве бы она стала ему перечить?..

Ответное письмо сына успокоило. Петр сообщил, что в первые месяцы ссылки ему крепко помог один ссыльный товарищ. Он, по существу, спас его от смерти, приютив у себя голодного и больного новичка. Сам слабый и немощный, он три месяца выхаживал Петра, кормил и поил его, зарабатывая кусок хлеба на тяжелой физической работе. Недавно этот товарищ скончался. У него осталась семья, которая стала теперь для Петра родной.

Эта весточка от сына была последней. Не один запрос отправил Дмитрий в Ашехабатское волостное правление, но всякий раз приходил короткий ответ: «Проживает вне места причисления. Временно отпущен на заработки согласно вышестоящего дозволения».

В тот мартовский день, вернувшись домой с Тюремной площади, Екатерина Егоровна ворчливо сказала младшему сыну:

— Напиши–ка еще раз. Власть теперь переменилась. Пусть разыщут нашего непутевого да пристыдят его, что родных забывает…

А сама с болью подумала: «Только бы жив–здоров был! Только бы жив…»

Новый запрос решили направить через начальника только что созданной в Петрозаводске милиции.

Три месяца молчала почта. Наконец в домик на Новой улице поступило долгожданное письмо, написанное рукой самого Петра:

«Дорогие мама, брат и сестра! Простите, что давно не писал. Теперь скоро увидимся. Скоро возвращаюсь домой. Увидимся — обо всем поговорим. Не обижайтесь, ради бога. Желаю вам здоровья и счастья. Поклон от моей семьи. Ваш сын и брат Петр».

Все лето Екатерина Егоровна считала дни, ждала возвращения сына. Осенью письма от Петеньки стали приходить уже из Петрограда. Они были с каждым разом все реже и короче, и ее охватило тревожное предчувствие: не напрасно ли она надеется? Своих сомнений мать никому не высказывала, по–прежнему заставляла Митю аккуратно и подробно отписывать брату о их житье, но когда до нее дошли вести о новой революции в Петрограде, вдруг с болью и обидой поняла, что предчувствие не обмануло ее, что старший, видать, и вправду стал для семьи отрезанным ломтем и ждать его нечего.

Материнская обида недолга. Погоревала Екатерина Егоровна, поплакала тайком и вскоре стала жить новой надеждой — вот минует зима, станет потеплее, позовет ее Петенька в гости, она и съездит к нему. Петроград–то не за морями и не за горами. Говорят, поезд теперь идет туда неполные день и ночь. Мог бы, конечно, Петенька и сам навестить родной дом, с матерью, с братом и сестрой повидаться, но что можно спрашивать с нынешних детей?

Так и тянулись месяц за месяцем…

А в феврале — нежданная радость!

2

Вьюжным вечером возле домика Анохиных остановились крестьянские сани.

Екатерина Егоровна была одна. Ледяная крупка назойливо секла замерзшие стекла, в трубе завывал ветер, в избу пробивался откуда–то сквозняк, и пламя лучины то ярко вспыхивало, то притухало.

О приезде гостей Екатерина Егоровна услышала в тот момент, когда дверь распахнулась и по–хозяйски громкий голос произнес:

— Ну, команда, входи! Есть ли кто дома?

Первым из темноты сеней через порог переступил пятилетний мальчик в нагольной шубейке, подпоясанной широким ремнем. За ним — женщина в мужской ушанке и в длинном пальто с меховым воротником.

Екатерина Егоровна стояла, затаив дыхание. Она уже догадалась, кто это, но все еще не верилось. И даже когда, неся на руках закутанную в огромный платок девочку, в избу вошел Петр, мать все еще боялась признать его и чего–то ждала, словно вслед за этим коренастым усатым мужчиной должен войти и тот слабый застенчивый парнишка, с которым рассталась она восемь с половиной лет назад.

Хлопнула дверь, взметнулось пламя, и Екатерина Егоровна почувствовала, что силы оставляют ее.

— Петенька! Сыночек мой!

Он бережно опустил на лавку девочку, крепко, что было силы, прижал мать к груди. Так они стояли секунду–другую, потом он поцеловал ее в губы и сказал как–то легко и даже с насмешкой, налегая на слово «мою»:

— Ну, мать, вот и привез я тебе мою семью. Знакомься! Это жена моя — Берта Яковлевна. А это мои штыри кедровые — Сережка и Оленька.

— Я не стырь вовсе, — обиженно пробубнил мальчик, безуспешно пытаясь расстегнуть ремень.