Гусиное перо (Пьесы)

Т а н я. Нет, это так, Василиса Федоровна. Что хотите говорите, а это так. К нему там все безо всякого уважения. Презирают его, Василиса Федоровна. Знаете, какое у него прозвище там? Мироед!.. Я стою у калитки, стучу, а мне никто не открывает, в щелку эту самую смотрят и не открывают. Я кричу: «Я из Москвы, из школы, где Сергей Петрович учился, я к Сергею Петровичу за советом…» А они глядят молчком и не отвечают. Одни собаки лают… Так дотемна под воротами и стояла… Все его там не уважают, все не любят. Почему же мы его должны любить, Василиса Федоровна?.. За что?.. Я думала рассказать ему все по совести и совет от него получить по совести. А какая же у него совесть, Василиса Федоровна?.. (И вдруг замолчала, заметив, что глаза Василисы Федоровны полны слез, что Василиса Федоровна плачет.)

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а (отошла к окну). Ну что ж. Откровенность за откровенность. Все, что ты мне рассказала, для меня не является новостью.

Т а н я (пораженная). Тогда я совсем ничего не понимаю, Василиса Федоровна. Как же вы, зная все это, могли… можете…

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ну как тебе объяснить, Донченко?.. Дело вовсе не в том, какой Мукасеев на самом деле, а в том, чем он является для всех нас. Ведь до вчерашнего дня ты сама равнялась на Мукасеева, он был для тебя высшим авторитетом — иначе бы ты к нему не поехала. И таким же источником нравственной силы он является и для остальных девятисот восьмидесяти учеников нашей школы.

Т а н я. Как же безнравственный человек может быть источником нравственной силы?!.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. А вот подумай сама. Пораскинь мозгами. Что он, изменился специально для твоего приезда? Нет. А был он для тебя нравственным авторитетом? Стремилась ты стать лучше, думая о нем? Несомненно, да. Так правильно ли будет, если ты расскажешь о своих наблюдениях остальным ребятам, правильно ли будет, если ты вырвешь из их рук факел, озаряющий их дорогу в жизнь?.. Ты уже взрослая девушка, ты сама вожатая в пятом классе и, значит, сама немножко педагог, во всяком случае, воспитатель. Чем заполнится в душах ребят пустота, если ты свергнешь с пьедестала славы Сергея Мукасеева?.. Есть ложь и ложь. Еще Пушкин открыл: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Т а н я. Как-как?..

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Это написал Пушкин. И то, что ты увидела в Боровске, — это низкая истина, а то чувство, которое тебя толкнуло в Боровск, — это возвышающее чувство. Пусть обман, но возвышающий обман. Пусть обман, Донченко, но обман, рождающий в тебе великие нравственные силы. И не только в тебе, Донченко. Не только в тебе. Нельзя поэтический идеал вымерять аршином жизненной прозы. Это разрушает личность. Ты уехала вчера цельной натурой, гордой, духовно прекрасной девочкой. И вот оцени себя сегодня. Сегодня ты хуже. Хуже, потому что… Ну, как бы тебе это объяснить… Ну, как треснувший сосуд хуже целого сосуда… Ну, хорошо. Так случилось. Но ты понимаешь, что ты не вправе разбить и другие сосуды только потому, что дал трещину твой сосуд?..

Т а н я (после паузы). Я очень хорошо поняла этот пример с сосудами… Конечно, не надо разбивать другие сосуды…

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ты искренняя девочка, Донченко. Ты еще не во всем разобралась, но ты разберешься. Я тебе помогу разобраться. А вот пока это еще не случилось, пока сумбур еще царит в твоем сердечке, будь очень осторожна, набери в рот воды и ничего никому… Ни товарищам, ни учителям… Помни, что одно твое неосторожное слово, брошенное просто так, не подумав, может причинить много зла. Начнется цепная реакция зла. Геометрическая прогрессия зла. Это же будет ужасно!.. Как ты считаешь?..

Т а н я. Да… Это будет ужасно…

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Здравствуйте, товарищ Тютчева. Вы опять к нам?

На пороге учительской — с т а р у ш к а, хранительница музея.

С т а р у ш к а. Я к вам с радостью, с извинениями. Просить прощения за навет.

В а с и л и с а  Ф е д о р о в н а. Ну, я была в этом уверена, товарищ Тютчева. Я знала, что виновный найдется не в нашей школе. В школе, воспитавшей… В нашей школе этого быть не могло.

С т а р у ш к а. Да, да, конечно. И вообще никто не виноват. У нас так — окно, так — стол, а так — скамеечка подножная, на которую поэт опирался ногами, когда писал. И вот сквозняк, видимо, подхватил перо Федора Ивановича и сбросил его вниз, на пол, под скамеечку, а мы и не углядели… Вот ведь какой конфуз вышел, прямо водевиль…