Г о л о у ш е в. Да. Могу. 13 июля, отбывая срок тюремного наказания за участие в студенческой демонстрации у Казанского собора, я присутствовал при событии, которое явилось причиной покушения Засулич на генерала Трепова.
Александров с облегчением провел ладонью по лбу.
Представьте себе, господа судьи и господа присяжные, отвратительное тюремное здание с душными, лишенными света камерами, в которых томятся до двухсот политических арестантов…
П р и с т а в. Стоп!..
И суд замер.
Волшебный фонарь сюда!
Д в о е с л у ж и т е л е й внесли волшебный фонарь с керосиновой лампой, и на экране над судом в полной тишине быстро, сменяя друг друга, стали возникать изображения диапозитивов: «№ 1. Зданіе тюрьмы». «№ 2. Тюремный дворъ». «№ 3. Арестанты на прогулкѣ». «№ 4. Обѣдъ арестантовъ». «№ 5. Подготовка къ экзекуціи». «№ 6. Позорная скамья». «№ 7. Тюремщики мочатъ розги». «№ 8. Наказуемаго привязываютъ къ скамьѣ». «№ 9. Экзекуція».
«А-а-а!..» — мужской крик. И сотни голосов подхватывают этот крик. Тишина. Свет.
Г о л о у ш е в. То был не стон физической боли, то был мучительный стон удушенного, униженного, поруганного, раздавленного человека! Вот все, что я могу показать по делу Засулич.
Тишина. Присяжные сидят, понурив головы.
К о н и (приставу)
. Душно. Распорядитесь, чтоб открыли окна.
Ветер, ворвавшийся в зал, вместе со свежестью принес с улицы какой-то гул. Дзинь-дзинь! — ударил о пол пристав. Вера встала.
В е р а. Мне показалось, что такое постыдное дело не может, не должно закончиться ничем, не может пройти бесследно…
На окне появился С а м о х и н, забравшийся, видимо, по водосточной трубе.
Толпа на улице загудела.
В е р а. Я ждала, не отзовется ли оно хоть чем-нибудь, но все молчало, в печати не появилось больше ни слова, и ничто не мешало Трепову или кому-либо другому столь же сильному опять производить такие же расправы. Тогда я решилась ценой собственной гибели доказать, что, ругаясь над человеческой личностью, нельзя быть уверенным в безнаказанности. Я не нашла и не могла найти другого способа обратить внимание общества на эти происшествия. Я не видела другого способа. Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна это сделать.
И вдруг в зале заговорило радио.
Радио: «В Петроградский Совет, 5 мая 1921 года. Мне сообщают, что могилы Плеханова и Засулич заброшены. Нельзя ли дать приказ присмотреть, налечь, проверить, Ленин».
К о н и. Господин прокурор!
К е с с е л ь (встал)
. Господа судьи, господа присяжные заседатели! Я обвиняю подсудимую Засулич в том, что она, имея заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова, 24 января явилась к нему и выстрелила в него из револьвера. При этом я заявляю, что ни порицать, ни оправдывать действия градоначальника Трепова я не буду, ибо не могу судить человека, не выслушав его объяснения. Но и независимо от этого разбор действий господина Трепова я нахожу излишним, ибо каждый может любить или ненавидеть кого угодно, но никто не может нарушить чужих прав, никто не имеет права возводить свои взгляды на степень судебного приговора. Засулич сочла возможным устроить какой-то тайный суд над лицом, сделавшим известные распоряжения. Она сочла возможным соединить в своем лице и прокурора, и защитника, и судью, вынести смертный приговор и сама же привести его в исполнение. Обвиняя Засулич, я защищаю жизнь человека. И я твердо уверен, что никакие самые красноречивые рассуждения не сотрут пятен крови с рук, покусившихся на убийство!
Через авансцену проходит ц ы г а н с медведем. Цыган бьет в бубен, медведь пляшет.
Ц ы г а н . А ну, Мишенька, покажи, как Дуняша по воду ходит…
Медведь показывает.
А ну, Мишенька, покажи, как квартальный Селифан водку пьет…
Медведь показывает.
А ну, Мишенька, покажи, как генерал Трепов студентов лупцует…
Медведь накидывается на цыгана и бьет его.