Гусман де Альфараче. Часть вторая

Иные девицы спешат выйти замуж, потому что им кажется, будто опекуны обкрадывают и обижают их. По мнению таких девиц, опекун растрачивает их состояние и уж лучше бы это делал муж. Многие девушки даже уверены, что родственники нарочно не выдают их замуж, чтобы не выпустить из рук дохода и распоряжаться деньгами себе на пользу, а сами втайне надеются, что их питомица заболеет и умрет и тогда они окончательно завладеют ее деньгами. И бедняжка думает: «Пусть лучше деньги достанутся моим детям, а не этому злому хрычу, — он только и ждет, когда я умру, чтобы захватить мое наследство. Я хочу замуж; я готова пойти хоть за негра; не для того мои родители наживали, чтобы опекуны проживали, а я прозябала бы под их властью, ходила бы раздетая и разутая, и даже ела не досыта, и выпрашивала бы у них каждый реал».

Из-за этого она торопится найти мужа и слушается первой же советчицы, думая, что подруга не может желать ей зла. А та толкает ее в такую помойку, что она не отмоется до конца своих дней. Ведь дурочки считают хорошими женихами таких, которые нарядно одеваются, всячески себя лелеют и ублажают, а женившись, намерены держать конюшню сытых лошадей и богато разодетую прислугу, швырять деньги на празднества и пиры и помыкать женой, как рабыней. Состояние же, которое она хотела отдать своим детям, исчезнет, словно его ветром сдуло, так что им не достанется ни одного реала. И если несчастная подозревала, что родственники хотели уморить ее с голоду и забрать себе ее наследство, то теперь может быть уверена, что именно таково желание ее супруга: он, без всякого сомнения, горячо желает сменить старое белье на новое; ему давно надоела эта женщина, которую он постоянно видит за своим столом и в своей спальне, и он хотел бы, а может статься, и делает все возможное, чтобы скорей спровадить ее на тот свет; и выходит, что не исполнится ни одна мечта глупенькой девушки.

Иные пустоголовые девицы мечтают выйти замуж по любви. Эти назначают свидания в церквах, торчат с утра до вечера у окна, по ночам не спят, прислушиваясь, не звякнет ли на улице гитара, призывая их подняться с кровати. Они млеют, слушая куплеты, которые певал еще Херинельдес в честь доньи Урраки[130], и воображают, что стихи эти сочинены их воздыхателями. Пусть такая девица черна, как галка, неуклюжа, как черепаха, глупа, как сколопендра, безобразна, как крот, — зато в стишках говорится, что она прекрасней Венеры, и на описание ее красоты пошли неисчислимые ящики и корзины алебастра, кораллов, бирюзы, жемчугов, снега, жасминов, роз; поэт не пощадил даже неба, откуда сиял солнце и луну, чтобы украсить этими светилами свою даму, потратив радугу на ее брови.

Ах ты дуреха! Тот, кто сочинял эти стишки, меньше всего думал о тебе, а если и думал, то врал, чтобы тебя обмануть, зная, насколько ты тщеславна и падка на лесть. Написав такие куплеты, он сделал из тебя посмешище. Остерегайся! Знай, что своими снадобьями он уже лечил других и не тебе первой поет свою песенку.

Иная начиталась «Дианы»;[131] она без ума от любовного пламени, пожиравшего пастушек и пастушков, от жилища многоумной девы, от богатств, жемчугов и драгоценностей, коими украшен ее дворец; дурочки бредят садами и кущами, где прогуливались, ублажая себя музыкой, эти небывалые поселяне, — словно все это правда, словно все это может и им выпасть на долю, — и теряют остатки разума. Их мозги похожи на трут: достаточно одной искры — и, вспыхнув точно порох, он сгорает дотла.

Есть любознательные девицы, что, позабыв о нарядах, тратят все деньги на добывание книг и вычитывают из «Дона Белианиса», «Амадиса», «Эспландиана», а то и «Рыцаря Феба»[132] про опасности и беды, коим подвергали себя эти злополучные рыцари ради инфанты Магелоны[133], видимо, весьма бойкой дамы. Нашей девице начинает мерещиться, что ее тоже ждет у крыльца скакун, а также карлик и дуэнья под охраной сеньора Аграхеса[134], которые тут же укажут ей дорогу средь волшебных дубрав и садов, чтобы она благополучно миновала замок страшного великана; но она попадает в другой, тоже заколдованный замок, откуда навстречу ей выбегает обезглавленный лев и любезно уносит ее в некое место, где ее всячески ублажают, кормят обильными и необычайными яствами (несчастная уже чувствует на губах их вкус), укладывают на удобную, мягкую постель (ах, такую покойную и приятную), причем совершенно неизвестно, кто все это приготовил и где взял, — сделалось сие, видите ли, по волшебству. Там ее держат в плену, со всевозможным почетом и уважением, пока не является дон Галаор[135] и не убивает чудовища, — я никогда не мог читать без жалости, как жестоко с ним расправляются! Право же, дон Галаор поступил бы гораздо разумнее, если бы отправил этого великана вместе с инфантой к нам в Кастилию: она могла бы показывать его на ярмарках и собрала бы себе на приданое, вместо того чтобы пускаться в дальнейшие приключения и злоключения, и сразу пришел бы конец всякому волшебству.