Гусман де Альфараче. Часть вторая

Но очень скоро я пришел в себя; графиня откинула одеяло, и тут открылся обман: подле меня лежал вовсе не граф, а молодая девушка, прекрасная, как майское утро, юная сестра графини. Я был так ошеломлен и ошарашен этой проделкой, что лишился языка и не придумал ничего умнее, чем встать, как был, в одной сорочке, и пойти за своим платьем. Ныне мне зазорней вспомнить об этом, чем о моих ночных страхах. Теперь вы знаете, ваша светлость, какие труды и опасности я перенес, и можете судить, заслужил ли я перстень».

Коннетабль очень смеялся и объявил, что дон Луис не вправе жаловаться на несчастную любовь, ибо он, пусть поздно и со многими треволнениями, все же добился исполнения своих желаний, а посему не может притязать на обещанную награду. Но и дон Родриго ее не заслуживает, так как вовсе не спал в одной постели с графом и не подвергался никакой опасности; напротив, над ним подшутили приятно и безобидно. По этой причине бриллиант не достанется ни одному из них.

И, сняв с пальца перстень, коннетабль вручил его дону Родриго с просьбой отослать юной девице, с которой тот спал на графской кровати, ибо она одна в ту ночь подвергалась опасности и находилась под угрозой.

На этом повесть окончилась, и гости, весьма довольные, принялись обсуждать решение коннетабля, его тонкий ум и справедливость суждений. Все хвалили его учтивость и любезность; но время шло, разговор понемногу затихал, и гости стали расходиться, ибо каждого призывали его дела и заботы.

ГЛАВА V Некая римская дама, ища способа защитить свою честь от посягательств французского посла, зло подшутила над его пажом Гусманом де Альфараче, что повлекло за собой другие, еще более прискорбные события

Все писавшие о природе молнии уверяют нас (и опыт подтверждает их слова), что главное ее свойство — беспредельная гордыня, ибо, пренебрегая всем слабым и непрочным, она устремляет свой удар на то, что крепко и несокрушимо: молния поражает стальной клинок, но минует мягкие ножны; разбивает в щепы могучий дуб — и не трогает гибкой тростинки; вдребезги разносит мощное строение или горделиво вознесшуюся башню — и щадит сплетенную из веток хижину. Если ударит в человека, то обратит в прах кости, словно они созданы из хрупкого стекла, но не повредит одежды. Она расплавит серебро, золото, монеты, но оставит в целости кошелек, где они хранились. Лишь достигнув земли, теряет молния свою мощь: только земля может ей противостоять. Вот почему люди, боящиеся молнии, укрываются во время грозы в пещерах и глубоких подземельях, ибо только там обретают безопасность.

Таков и безрассудный задор молодости: словно сверкающая молния, он избегает целей простых, доступных и обычных и устремляется к величайшим трудностям и сумасбродствам. Молодость не знает закона, не боится греха. Словно необъезженный конь, несется она вскачь, не разбирая дороги, неведомо куда; вся во власти слепых порывов, она не дает разуму оседлать ее и в испуге шарахается от самой легкой ноши. Безумие ее так велико, что даже исполнения всех прихотей ей мало. Укротить этого дикого зверя могут лишь смирение и покорность; одни они в силах ее образумить; это земная толща, против которой бессильна ее ярость, это противоядие и твердыня, служащие от нее защитой.

Отсюда следует, что напрасно ждать добра от юноши, не приученного к смирению и покорности, ибо молодость — это начало и исток всех грехов. Мне с детства во всем потакали; я вырос беспутным и не желал быть иным. Однако благоразумие — детище жизненного опыта; с годами оно возрастает, и беда была бы невелика, если бы я впадал в заблуждение единственно по молодости лет. Но скверно то, что памятные случаи в Малагоне и Толедо не научили меня бояться женского коварства. Вместо того чтобы последовать примеру ошпаренного кота, с опаской глядящего на холодную воду, я снова доверился женщинам и позволил поймать себя в ловушку; если столь обширный опыт не научает нас уму-разуму, то мы либо глупы, либо потворствуем своим низменным желаниям и страстям. И последнее будет вернее. О, если бы творцу было угодно, чтобы я наконец одумался и сказал себе раз и навсегда: «Nec plus ultra»;[32] если бы на этом рубеже я сумел воздвигнуть столпы жизненного опыта и никогда более не поддавался искушению! Но оно одолевало меня снова и снова (как ты увидишь из дальнейшего), хотя ни разу я не мог похвастать, что благополучно унес ноги. Что поделаешь! Влюбленный отдает предмету своей любви и волю и разум; не удивительно, что, лишившись и того и другого, он совершает одни лишь глупости и сумасбродства.