Но это не касалось меня, потому что я была птицей, отважной чайкой, и кружила в недоступной вышине и следовала невидимыми воздушными тропами, пока ветер поднимал меня все выше, к безопасности и свободе.
Глава 7
На следующее утро, когда я лежала, свернувшись калачиком под одеялом на полу возле очага, всё ещё сонная и тёплая, в комнату просочился солнечный луч. Он вызолотил пол в Приюте, как будто это было убранство сокровищницы восточного султана, и Сверчок тут же кинулся меня будить.
Я хихикнула, когда его мокрый язык окончательно согнал с меня сон, и на какое-то мгновение погрузилась в совершенно необъяснимый приступ полного умиротворения и согласия с собою. Я чувствовала себя дома, по-настоящему дома, в том невероятном блаженстве, когда тебя радует всё вокруг и утро несёт обещание жизни, полной радости и смысла.
Ангелина уже проснулась и копалась в очередной книге дедушки Вдовы, прихлёбывая вчерашний остывший кофе. Стопка книг возле её кровати снова выросла. Она что, всю ночь провела за чтением? Она даже показалась мне совсем измождённой под жаркими солнечными лучами.
Постойте, солнце уже успело взойти?!
Я пулей вылетела из постели и схватилась за мантию.
– Что с тобой? – всполошилась Ангелина.
– Я опоздала, вот что со мной, – выпалила я. – Почему ты меня не разбудила?
– Ох, да как тебе сказать, – начала Ангелина. – Ты так сладко спала и даже свернулась клубочком, как котёнок. Твоё тело так откровенно хотело спать, что я не посмела тебя беспокоить.
– Что значит беспокоить? Да будет тебе известно, у меня есть обязанности! – Я одновременно пыталась говорить, не подавиться чёрствой лепёшкой и найти башмаки. От меня зависит весь посёлок и его безопасность. Мне нельзя просто спать, когда я пожелаю. Я всегда встаю до петухов.
– Ой, в вашем посёлке замечательные петухи! – подхватила Ангелина. – Они так чудесно распевают по утрам!
Чтобы не наорать на неё, мне пришлось прикусить губу. Считай, ей повезло потерять в пустыне родителей, так что мне приходилось её жалеть. И как только я умудрилась проспать первых петухов? Стоило дедушке Вдове уехать, и меня не хватило даже на два дня!
Я схватила скрипку и выскочила на улицу, где на меня с тревогой уставился Большой Гордо.
– У тебя всё хорошо? – спросил он.
– Было бы ещё лучше, если бы ты разбудил меня вовремя, – буркнула я. – Сам не мог додуматься?
Большой Гордо явно обиделся. Я никогда с ним так не говорила. Но с другой стороны, трудно было не позабыть о том, что такой верзила с накачанными мускулами может внутри оказаться очень даже чувствительной натурой.
– Прости, – сказала я. – Просто я впервые сегодня проспала. Нехорошо будет, если кто-то заметит.
– Вообще-то, – начал Гордо, – раз ты сама об этом заговорила…
Навстречу мне выкатился мэр Беннингсли, так и полыхавший праведным гневом.
– Ах, вот она где, – воскликнул он.
«
– И вам привет, мэр Беннингсли, – сказала я.
– Сегодня начинаем с опозданием, верно? – Он демонстративно достал из жилетного кармана золотые часы, посмотрел на них и звонко щёлкнул крышкой. – Ворота открыли ещё полчаса назад, а я так и не услышал «Утреннего гимна».
«
– Пришлось кое-чем заняться в Приюте, прежде чем начать, – сказала я. – А теперь прошу меня извинить.
Но мэр Беннингсли и не подумал уступить мне дорогу. Он так и торчал на месте, пыхтел, обливался потом и заламывал руки. Он не сводил глаз с распахнутых ворот и колеблющегося от жары горизонта за ними.
– Это крайне важно – правильно выполнять все Ритуалы, – заявил он. – Особенно в эти дни.
«
– Именно этим я и занимаюсь, – сказала я, обошла мэра и направилась за ворота в пустыню, чтобы начать обход посёлка противосолонь.
Тем не менее меня здорово колотило. А вдруг мэр Беннингсли нажалуется дедушке Вдове, что я пренебрегала своими обязанностями? И вообще, с чего он так всполошился? Это как-то связано с той странной каретой и незнакомцем в твидовом костюме? Жаль, что я так растерялась и не задала ему пару вопросов. Ну ничего, день ещё длинный. Как бы то ни было, с гимном я сегодня здорово опоздала.
Я перевела дыхание, набрала полную грудь воздуха и приступила к Ритуалам, стараясь наверстать упущенное время.