Гувернантка

В госпиталь на Млынарской немцы вошли около десяти. Анджей тогда был на втором этаже. Хотел попросить воды для раненых, но его оттолкнули. Солдаты ходили по палатам и стреляли в лежащих на кроватях и на полу. Потом его вывели во двор. Там уже были доктор Курский и старенький доктор Яновский. Их поставили к стене, велели вывернуть карманы. Анджей достал бумажник. Солдат пропахшими керосином пальцами выудил кеннкарту[75], какие-то просроченные справки, трамвайный билет, старый рецепт, коричневатую фотографию с тисненой надписью, задержался взглядом на лице молодой женщины с высокой прической, потом бросил все, включая бумажник, на землю. Из тех, кто стоял у стены, только на Анджее был белый халат с красным крестом на нарукавной повязке. Он подумал, что это уже конец, но его оттащили в сторону. Вылезший из черного «даймлера» офицер велел ему сесть на землю. Потом застрелили доктора Курского и доктора Яновского. Анджей сидел у стены и смотрел.

В нескольких шагах от него власовцы тащили за ноги по бетонным плитам двора перебинтованных, безвольных, бредящих в жару санитарок из отряда «Башня», потом расстегивали штаны, насиловали долго, все по очереди. Бинты рвались, путались под сапогами в пыли; неестественно изогнутые шеи, бурые пятна, промокшие марлевые тюрбаны на голове; девушки кричали, но он ничего не слышал, только видел открытые рты, белые зубы, закатившиеся от боли глаза, все под грохот взрывов и звон стекла.

Что-то ему это напомнило, он даже знал что, но не хотел этого касаться.

Наверху не смолкали выстрелы. Солдаты выбрасывали раненых из окошек. Головы ударялись о бетон со странным стуком, как сваренные вкрутую яйца, когда их разбивают о край стола. Он сидел на земле в белом халате, испятнанном йодом, солнце обжигало, он не спал уже третьи или четвертые сутки, руки были липкими от пота, он думал только об одном: умыться.

На него никто не обращал внимания. Беготня, выстрелы, топот подкованных сапог. Дом рядом с госпиталем горел уже до самого чердака. Самолеты пролетали низко над крышами, сбрасывая тучи маленьких зажигательных бомб на Товаровую и костел св. Роха. Он закрыл глаза, мимо без конца кто-то пробегал, солдат, который потрошил бумажник, кричал кому-то: «Гюнтер, ну-ка принеси еще от Хамерлинга!» Шаги, бульканье бензина в канистре, потом захлюпала, разливаясь, жидкость. Поливали головы, груди, животы лежащих людей. Вспыхнувший огонь был темный и вонял пригорелым мясом.

Потом вернулся офицер. Рассеянно поглядел на Анджея. Подошел к стоящим возле танка солдатам. Советуются, что с ним сделать? Офицер махнул рукой. Решено? Солдат, который просматривал бумажники, перезарядил магазин. Винтовка была покрыта пылью. Кожаные перчатки. Засученные по локоть рукава. Проходя мимо выброшенных из карманов вещей, офицер нагнулся и поднял фотографию молодой женщины. Обернулся: «Откуда это у тебя?» Анджей не ответил. Офицер смотрел на снимок. Ему кричали из броневика: «Майор Зиммель! Полковник Хайнеке ждет ответа! Присылать или не присылать пятидесятку?» Анджей вздрогнул. Зиммель? Офицер подошел ближе. С минуту они рассматривали друг друга. Похожие глаза? Веки?

Офицер, поколебавшись, указал на открытую дверцу «даймлера»: «Садись». Анджей сел на заднее сиденье. Они выехали из ворот на улицу, миновали разрушенную фабрику Краузе, свернули направо около горящей маслобойни Колонецких, дома, выбитые окна, развевающиеся занавески. Толпу людей гнали по направлению к Товаровой. Танки стояли с открытыми люками. Несколько солдат в черных пилотках грузили блестящие снаряды. Украинцы сгибались под тюками из простыней. Перед воротами евангелического кладбища догорал груженный железными бочками грузовик. За костелом свернули в сторону Маримонта. Офицер обернулся: «Как твоя фамилия?» Анджей сглотнул: «Целинский». — «Имя?» — «Анджей». Офицер проверил фамилию, написанную женской рукой на обороте фотографии. «Врач?» Анджей кивнул. «Где учился?» Анджей облизнул пересохшие губы: «У Вейсмана». — «Вена?» — «На Винтерштрассе». Навстречу им по брусчатой мостовой двигались на юг конные отряды калмыков в серых от пыли мундирах.

На шоссе за Цитаделью офицер остановил «даймлер». Анджей сидел молча. Офицер не смотрел на него. В зеркальце усталое лицо. Из-за окон доносились отголоски далеких взрывов. В полях было пусто. Несколько птиц перелетели с ветки на ветку. Потом офицер сказал: «Иди». Когда Анджей вышел, офицер отдал ему фотографию. По шоссе ехали набитые солдатами грузовики. Анджей стоял под деревом и смотрел на удаляющийся в направлении Вислы черный автомобиль с облепленными засохшей грязью крыльями. Потом повернулся и зашагал по обочине шоссе в сторону Варшавы. Мимо него проносились в облаках пыли грузовики.

Над Волей поднимался густой дым, солнца не было видно.

Родители Александра вышли из квартиры на Новогродской на седьмой день восстания. Дверь запирать не стали. Чему суждено пропасть, пускай пропадает.