Гувернантка

Листок дрожал у меня в руке. Буквы, дата. Цюрих? Почему Цюрих? Она была в Цюрихе? Чьи это имена? «…Что у меня? — писал кто-то ровным аккуратным почерком на фирменной голубой бумаге гостиницы «Arno» (Rheinstrasse, 13) “Fraulein Esther Simmel”, проживающей в “Warschau” на улице “Nowogrodskaja, 44”. — Вас это вправду интересует? Ну что я могу Вам ответить? Я боюсь. Вы, верно, спросите, чего. Не знаю. Вы ведь хорошо знаете Аннелизе… наша поездка, Фрайбург, все было так лучезарно, солнечно.

Так почему же я несчастлив, если я счастлив?

С. недавно сказал мне, что боится только психического заболевания. Но разве не именно этого мы в глубине души больше всего боимся? Что в мозгу лопнет жилка, на которой все держится, и мы перестанем узнавать даже самых близких?

Ах, сделать жизнь приемлемой! Ведь даже во сне нас настигает то, от чего мы бежим наяву. Так, может быть, лишь расставание с надеждами принесет минуту покоя, о чем все мы мечтаем? Человеческая натура переносит победу хуже, чем поражение. Поверьте мне: те, что утверждают обратное, лгут. Разве когда все рушится — признайтесь, — мы не чувствуем себя как в своей тарелке? Так что же нам остается? Знаю, это трудно. Но… помните, как он говорил? Ни на что не надеяться. Абсолютно ни на что. Быть только здесь, на Земле, и ни на что не рассчитывать.

А он? Как недавно рассказал мне С., его дед был суперинтендентом[20], а отец — пастором в Рёккене, деревушке близ Лютцена, — это многое объясняет! Пастором, а перед тем воспитателем альтенбургских принцесс. А мать? Дочь пастора из Поблеса. Какая же богобоязненная там должна была быть атмосфера! Вы знаете, что такое немецкий приход? Понимаете, что означают слова “протестантский приход в прусской Саксонии”? Его дед написал трактат — но о чем! О защите души от пагубного влияния современных веяний и о высоком долге верноподданства! Прекрасно, ничего не скажешь! И еще эта речь, которую пастор-отец — как мне рассказывали в Лейпциге — якобы произнес при крещении сына: “Благословен месяц октябрь, в котором произошли все величайшие события моей жизни; но то, что я переживаю сегодня, самое великое, самое прекрасное: мне суждено крестить мое дитя!.. Сын мой, Фридрих Вильгельм, так ты должен называться на земле в воспоминание о моем царственном благодетеле, в день рождения которого ты появился на свет”[21].

Ну как тут не содрогнуться? Чем не истинно отеческое приветствие монаршьему отпрыску, появившемуся на свет в сельском приходе, дабы следовать — в этом никто не посмеет усомниться! — высоким путем?