Гувернантка

Скорое петербургское лето клонилось к концу. Ночи стали прохладными, дни заметно укоротились. В природе чувствовалось прощание с теплом и неотвратимое приближение осени. В конце августа 1878 г. парках и садах Санкт-Петербурга рано начала облетать листва; её разноцветные ворохи манили яркими красками и шелестели на дорожках. То и дело стал доноситься грустный запах костров, в которых сжигалось это осеннее великолепие. Все чаще на столичных улицах и проспектах стали попадаться вереницы телег, груженых сундуками и поклажей — это петербургские семьи возвращались с гостеприимных дач. С грустью Алексей Иванович возвращался мыслями к Мариэтте Жюжеван, к предстоящему в недалёком будущем суду и зиме, которая была уже не за горами.

На один из сентябрьских дней был назначен «прогон» прислуги семейства Прознанских. Вадим Данилович решил ещё раз пригласить к себе Яковлеву и Радионову, чтобы посмотреть как женщины себя чувствуют, сколь уверенно продолжают говорить о деле, каков их настрой в преддверии суда. На полицейском языке такое приватное общение, не ограничиваемое рамками формального допроса, называлось «пощупать свидетеля» или «пощупать материал». Шидловский, подобно выпускающему спектакль режиссеру, хотел убедиться в том, что артисты готовы к премьере, знают роли и горят энтузиазмом.

По установившейся традиции «свидетеля щупали» обычно вдвоём. Делалось это для того, чтобы человек столкнулся с предвзятым к себе отношением, почувствовал каким может быть скепсис и не испугался перекрёстного допроса в суде. Шидловский для разговора с Яковлевой пригласил в свой кабинет Шумилова.

Горничная Матрёна Яковлева, облаченное в строгое чёрное платье, была похожа на монашку. Она держалась сдержанно, строго, в глаза никому не смотрела, говорила коротко, четко и сухо.

Алексей Иванович вошел в кабинет как раз в ту минуту, когда Шидловский заканчивал рассказывать ей о процедуре судебного допроса.

— Вы будете свидетелем обвинения, поэтому Ваши заявления не будут оспариваться мною. Я не буду пытаться Вас запутать, поэтому меня Вам бояться не надо, — говорил женщине Вадим Данилович, — Но после ответа на мои вопросы с Вами начнет разговаривать защитник Жюжеван. Он будет задавать Вам вопросы неожиданные, призванные смутить Вас. Вы не должны дать себя запутать, иначе всё, сказанное Вами ранее, обесценится и потеряет смысл. Более того, сказанное Вами может обернуться против Вас обвинением во лжи. Вы не должны дать противной стороне оснований подозревать Вас в лжесвидетельстве. Вы понимаете серьёзность момента?

Алексей Иванович вглядывался в лицо Яковлевой, пытаясь заметить в нём какие-то перемены, но нет, оно было по-прежнему напряжено, бесстрастно, но и только. Шидловский между тем продолжал:

— Давайте поглядим, как это будет выглядеть в суде. Я буду говорить сам за себя, а мой любезный помощник (последовал поклон в сторону Шумилова) сыграет роль защитника француженки. Итак, начнём… Свидетель, что Вы можете сказать о характере отношений между гувернанткой Мариэттой Жюжеван и Николаем Прознанским?

— Спала она а с ним, — уронила Матрена. Губы её почти не шевельнулись. «Ну, чисто сомнамбула», — подумал Шумилов.

— Свидетель, Вы имеете ввиду плотские сексуальные отношения?

— Да, у них была плотская связь.

— А откуда вам это известно?

— Она сама рассказывала.

— Поясните, пожалуйста, от кого Вы слышали такого рода рассказы. Вы видите этого человека в этом зале? Вам придется показать на Жюжеван, — пояснил Шидловский женщине, что именно от неё требуется.

— Я слышала такой рассказ от обвиняемой Жюжеван, находящейся в этом зале, — ответила Яковлева.

— Прекрасно, — похвалил Шидловский, — При каких обстоятельствах это произошло?

Матрена уставилась в окно и ровным голосом сказала:

— Как-то раз на кухне сидели, я и говорю: скоро, мол, вас рассчитают. Дескать, Наденька-то подрастает, гувернантка не нужна будет. А Жюжеван мне и говорит, мол, не уволят, Николаша теперь без меня не сможет обходиться, я ему нужна как мужчине женщина. И засмеялась.

— Этот разговор проходил при свидетелях?

— Да, няня младшенькой Наденьки его слышала.

— Как зовут няню?

— Арина Радионова.

— Так, идём дальше. Расскажите об истории с рубашкой, что там произошло?

Матрена опять безразлично посмотрела в окно:

— Ну, однажды, перед Рождеством, я меняла белье и заметила на подоле ночной рубашки Николая пятна. Как на супружеских постелях бывают.

— Вы говорите о пятнах мужского семени?

— Ну да, семени. Николай заметил, что я их увидела и испугался. Запереживал так, схватил рубашку и одним махом подол и оторвал. А мне говорит: «Матрёна, не говори никому, что видела, скажешь, что прачка рубашку порвала». Я так и сделала, никому ничего не сказала. Да только мне же это и вышло боком.

— Что вы имеете ввиду?

— То и имею! Когда принесла белье от прачки, он же сам и начал при Софье Платоновне возмущаться: «Рубаха порвана! Кто это мою рубашку испортил!» Софья Платоновна давай меня корить, как это я не досмотрела и приняла у прачки испорченную рубаху. В общем, отругала меня хозяйка ни за что, а он не стал заступаться.