Гувернантка

Спорить и доказывать что-то в подобной ситуации было бесполезно. Но и смириться с творимым злом Шумилов тоже не мог. Он должен был найти выход и не допустить претворение в жизнь этого преступного — именно так! — замысла.

17

Досудебное расследование было закончено, обвинительный акт — утверждён прокурором окружного суда, обвиняемая и её адвокат получили в своё распоряжение материалы расследования для ознакомления с ними в полном объёме. Дело шло в окружной суд. Рассмотрение было намечено на ноябрь 1878 года.

В обвинительном заключении в число изобличающих обвиняемую улик и достоверных свидетельских показаний вошли: 1) склянка из-под микстуры, в которой находился раствор морфия, употребленный Николаем Познанским вечером 17 апреля 1878 г.; 2) записки покойного, содержавшие указания на глубокую его увлеченность своей знакомой — «девицей П.» (фамилию этой барышни было решено официально предложить суду не разглашать в ходе процесса); 3) показания отца и матери покойного в той их части, где содержались указания на заметное влияние гувернантки на сына с 15-ти лет и борьбу родителей с этим нездоровым влиянием; 4) показания Яковлевой и Радионовой в той их части, где свидетельствовалось о наличии следов «полового сближения» с гувернанткой на одной из ночных рубашек Николая Прознанского. Следствие считало доказанным, что Жюжеван убила молодого человека из чувства ревности, заметив неотвратимое падение интереса с его стороны к ее персоне. С этой целью, по мнению обвинения, Жюжеван похитила морфий, полученный Николаем Прознанским из экстракта опийного мака во время его химических экспериментов на даче летом 1977 года; гувернантка знала о существовании этого наркотика и имела возможность осуществить кражу задолго до 17 апреля. Обвиняемая не уничтожила смертельный раствор как в силу беспечности, поскольку не предполагала возникновение подозрений на отравление, так и в силу того обстоятельства, что пузырек с ядом на следующий день мать покойного забрала в свою комнату, где он стал недосягаем для преступницы.

Поддерживать обвинение в суде должен был Вадим Данилович Шидловский, помощник прокурора окружного суда. Защиту Жюжеван принял на себя Константин Федорович Хартулари, 37-летний присяжный поверенный. Алексею Ивановичу Шумилову в планах Шидловского отводилась сугубо техническая роль — он должен был следить за явкой свидетелей в суд.

Алексей Иванович обдумывал способ, как помочь француженке. Он видел, что часть показаний свидетелей, идущая вразрез с официальной версией, обвинительным заключением игнорировалась. Очевидно, это должен был заметить и адвокат. Задача последнего заключалась как раз в том, чтобы отыскать этих свидетелей и убедиться в том, что они могут выступить в суде. Теоретически, если защитник сможет задать свидетелям правильные вопросы и получит на них надлежащие ответы, можно было бы рассчитывать на то, что ни одно свидетельство в пользу обвиняемой не окажется утаенным от присяжных. Но на практике не всё оказывалось так просто.

Сильнейшим свидетелем защиты мог бы стать доктор Николаевский. Рассказ последнего о заболевании Николая Прознанского выбил бы у обвинения почву из-под ног, развенчав вымыслы о не существовавшей интимной связи между покойным и обвиняемой. Но кто мог гарантировать, что Николаевский проявит твёрдость и будет под присягой откровенен? Он мог и солгать. Стороны уголовного процесса не имели права выражать недоверие своим свидетелям. Если бы Николаевский стал врать, то Хартулари пришлось бы промолчать и сделать вид, что он слышит именно то, что рассчитывал услышать. И это означало бы провал защиты.

Был способ принудить Николаевского сказать правду. Дать понять, что защите известны те грубые нарушения процедур патологоанатомического и судебно-химического исследований, которые были допущены по вине доктора. Разумеется, не обвинять в этом доктора, но намекнуть, что наказание за подобные нарушения вполне возможны. Если бы Николаевский узнал, что адвокат знает о его прегрешениях, он бы не пытался его обмануть.

Вся беда заключалась в том, что следственные материалы, скомпонованные искусной рукой обвинителя, не содержали никаких указаний на нарушения процедур исследования тела и органов покойного. История с пропавшей печенью никак не фигурировала в документах, все протоколы были должным образом оформлены; адвокат при всем желании не смог бы доказать грубое нарушение, допущенное при аутопсии, проведенной без прозектора. Ну, вызвал бы Хартулари «подставного» адъюнкта в суд, явился бы военный офицер-медик, щелкнул бы каблуками, оттарабанил всё, что заучил со слов полковника Прознанского и… спокойно ушёл бы домой. Между тем, именно некачественно проведённое вскрытие тела Николая Прознанского лишило защиту свидетельств того, что молодой человек был жив в седьмом часу утра 18 апреля, а значит, он никак не мог быть отравлен Жюжеван накануне вечером.