Гувернантка

Шумилов мысленно заапплодировал адвокату. Полковник вытащил из кармана платок, поскольку по лицу его градом покатился пот. Возможно, появление платка послужило сигналом Шидловскому, тот подскочил и с пафосным гневом закричал:

— Я протестую против… адвокат пытается навязать жюри оценку личности… совершенно недопустимая манера проведения допроса…

Кони не успел ничего сказать, как Хартулари поднял вверх обе руки, словно сдаваясь, и с улыбкой проговорил:

— Что Вы, что Вы, я отказываюсь от вопроса. Можете не отвечать, господин полковник… И так уже многое понятно.

— И против этого я тоже протестую, — гневно закричал Шидловский, — Ваши комментарии после моих слов недопустимы.

— Вообще-то, это я веду допрос, — резонно возразил адвокат.

Тут Кони ударил молоточком и тем пресёк пререкания.

— Господа, призываю вас остановиться. Господин защитник имеет ещё вопросы по существу? — и обращаясь к стенографам, добавил, — Последний обмен репликами в стенограмму не включать.

— Да, — кивнул Хартулари, — всего один вопрос. Господин полковник, а Вы уверены что именно ВАШ СЫН держал на коленях обвиняемую? Вы ничего не перепутали?

Тут Шумилов ещё раз мысленно заапплодировал адвокату. Хартулари просто издевался над полковником. Конечно, до поры скрытый подтекст сказанного был непонятен присяжным заседателям, но когда всё станет на свои места, они должны будут по достоинству оценить последний вопрос.

Шидловский опять резво подскочил с места, грозя сломать свой хлипкий стул, и заверещал:

— И снова я протестую… Это вообще ни в какие рамки… Полчаса свидетель под присягой дает показания, а под конец ему задают вопрос, дескать, не перепутал ли о чем говорит? Это же суд, а не жёлтый дом!

— Ну отчего же, — философски заметил Кони, видимо, заподозривший в вопросе некий скрытый подтекст, — вопрос задан корректно и по существу, пусть свидетель ответит.

Ай да Кони! Председательствующий почувствовал намёк на интригу.

— Я ничего никогда не путаю, господин присяжный поверенный, — отчеканил полковник. Он буравил Хартулари ненавидящим взглядом и обильно потел; казалось, будь у полковника под рукой пистолет — затрелил бы ненавистного адвокатишку без рассуждений.

— Благодарю, — развел руками Константин Федорович, — Защита вопросов более не имеет.

Наверное, в эту минуту Шидловский испытал искреннюю радость. Перекрёстные допросы свидетелей обвинения закончились. Теперь роли на процессе радикально менялись: защита должна была представлять свидетелей, которых обвинитель мог терзать по своему разумению. Но если помощник прокурора действительно испытал радость, то уже через несколько минут она неизбежно должна была смениться ужасом.

Потому что Хартулари вызвал в качестве свидетеля защиты доктора Николаевского. Шидловский, видимо, почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля, поскольку обвинитель неожиданно повёл себя совсем не так, как должен был; помощник прокурора встрепенулся, поднял взгляд на судью и невпопад сказал:

— Вся медицинская документация представлена и может быть обсуждаема экспертами… и какой резон обращаться к врачу, ведь… если вопрос был рассмотрен ещё вчера?

Сумбурная фраза явно не была заготовлена заранее и то, как Шидловский состругал её из неоконченных предложений, с очевидностью продемонстрировало его растерянность.

— Адвокат имеет право заявлять любого свидетеля, — кратко обронил Кони.

Николаевский занял свидетельское место и Хартулари сначала бегло расспросил его об образовании, стаже работы, времени знакомства с семьей Прознанских. Николай Ильич поначалу заметно волновался, с опаской посматривал в сторону стола обвинителей, затем понемногу успокоился и заговорил ровно.

— Скажите, Николай Ильич, — перешёл к существенной части допроса Хартулари, — а Николай Прознанский был вообще-то здоровым юношей?

— Да, в целом так можно сказать.

— А в частности? Он имел дефекты, способные повлиять на его половую сферу?

— Да, Николай Дмитриевич страдал фимозом, это врожденный дефект детородного органа, препятствовавший его интимному сближению.

— Объясните, пожалуйста, в чём это выражалось.

— Короткая уздечка полового органа не позволяла обнажиться его головке при эрекции. Из-за натяжения кожи возникала сильная боль, которая приводила к спаду возбуждения и исчезновению эрекции. Иногда всё же происходило принудительное обнажение головки детородного органа, но в этом случае она оказывалась пережатой слишком узкой крайней плотью и начинался застой крови, чрезвычайно болезненный и, в принципе, опасный.

— Почему опасный?

— Из-за застоя крови возникала угроза омертвения головки детородного органа. Кроме того, попытки заправить головку под крайнюю плоть могли привести к надрывам кожи, чреватым внесением заражения в ранки. Это очень нежные места, травматичные, — пояснил Николаевский.

Шумилов наблюдал за Шидловским. Тот сидел как истукан, боясь шелохнуться. И что же творилось в его голове в эти минуты?

— Медицина может помочь при фимозе? — спросил Хартулари.

— Есть операции, устраняющие этот дефект. Например, рассечение уздечки, либо обрезание крайней плоти.

— Как у иудеев?