Гувернантка

Когда Шидловский закончил опрос Матрёны Яковлевой и передал свидетеля адвокату, Хартулари вышел из-за своего стола и, заложив руки за спину, негромко сказал: «Второй уже день на глазах уважаемого жюри разворачивается удивительное действо, имеющее к правосудию столь же малое отношение, как и к жизненной правде. Защита испытывает сильный соблазн схватить за руку недобросовестное обвинение, но любопытство досмотреть до конца оригинальную постановку пересиливает раздражение на никуда не годных актеров. Защита многое могла бы сказать относительно только что заслушанных вами показаний, но вместо этого она просит членов уважаемого жюри потерпеть ещё немого до скорой уже развязки. К свидетелю Яковлевой защита вопросов не имеет.»

Шидловскому следовало бы призадуматься над многозначительными словами защитника. Впрочем, даже если он и заподозрил бы неладное, в его распоряжении уже не оставалось времени что-то изменять.

Пока обвинитель допрашивал Радионову, Шумилов сходил в кондитерскую и привёл полковника Прознанского в свидетельскую камеру. Супруга его была рядом на тот случай, если вдруг обвинитель сочтет нужным допросить и её. Хотя изначально такой допрос не планировался Шидловским, тот не исключал, что надобность в нём может возникнуть.

Полковник, дожидаясь приглашения в зал, взволнованно мерил шагами свидетельскую камеру и ему, как будто, было несколько не по себе. Такое волнение казалось неожиданным: Яковлева, например, на его месте вела себя куда спокойнее.

Впрочем, всякое волнение полковника Прознанского испарилось, едва он появился перед жюри присяжных. Шумилов имел возможность выслушать завершающий фрагмент допроса полковника обвинителем, как раз выяснение деталей весьма красочно описанной сцены сексуального контакта сына с гувернанткой. Дмитрий Павлович был обстоятелен, по-военному чёток в ответах и чрезвычайно хорош в шитом золоте мундире с орденами. Видимо, его рассказ произвел определенное впечатление на присяжных заседателей, поскольку Шидловский, передавая свидетелю защитнику, довольно потирал руки. Да и сам полковник выглядел удовлетворённым, как человек с честью выполнивший свой долг.

Хартулари заговорил с Прознанским несколько даже иронично, впрочем, такой тон можно было считать вполне даже адвокатским:

— Господин полковник, а покойный Николай Дмитриевич вообще-то читал по-немецки?

— Да, он знал довольно по-немецки, — с достоинством ответил Прознанский.

— А почему Вы предложили ему для чтения такую странную книгу?

— Чего же тут странного? Это книга как раз о том пороке, к которому у него могла развиться привязанность, — тон полковника был очень наставителен. Вопрос защитника, видимо, показался ему весьма наивным.

— Ну, а почему Вы не дали ему книгу, скажем, о вреде содомитской любви? Или о грехе скотоложества? — не унимался Хартулари.

— Да причём же здесь содомитская любовь?! — полковник аж даже фыркнул над непроходимой тупостью адвоката.

— Может, я что-то неправильно понял, тогда Вы меня пожалуйста поправьте, — кротко заговорил Хартулари, игнорируя очевидное высокомерие полковника, — Из Ваших живописных показаний следовало, что Николай Дмитриевич держал на коленях обвиняемую и она ласкала его детородный орган рукой. Правильно?

— Именно так.

— Но при чем же тогда в этом случае онанизм?

— То есть как… — поперхнулся полковник Прознанский и задумался; видимо, только сейчас он заподозрил, что угодил в какую-то ловушку, подстроенную адвокатом, но пока ещё непонятную его уму.

— Если женщина удовлетворяет мужчину рукой — это петтинг. Онанизм, или говоря по-русски, рукоблудие — это самоудовлетворение. То есть удовлетворение полового чувства без присутствия свидетелей и участников. Поэтому книжка на немецком языке не могла служить к пользе Николая Дмитриевича.

Полковник покраснел и отчеканил:

— Не требуйте от меня компетентного ответа! Я не знаток по части извращений!

Похоже, Дмитрий Павлович был чрезвычайно доволен своим находчивым ответом. Хартулари, впрочем, тоже.

— Вот именно, — легко согласился он, — Так почему же в этой ситуации Вы не обратились за помощью к компетентному специалисту?

Удар был хорош… Полковник сидел красный, как рак и хлопал глазами. Казалось, его сейчас хватит удар. Адвокат, выждав несколько секунд и убедившись, что Прознанский не в состоянии додуматься до сколько-нибудь разумного ответа, снисходительно махнул рукой:

— Да Бог с ним, со специалистом. Будем считать, что Вы такое обращение сочли нескромным. Но вот ответьте мне на другой вопрос: а почему Вы лично не поговорили с сыном, застав его за таким весьма пагубным — с Вашей точки зрения — занятием?

— Это было бы неуместным, — после паузы выдавил из себя полковник. Следовало признать, что ответ был неудачен.

— Правильно ли я понимаю, господин полковник, что пафосно рассказывать в суде о безнравственной связи сына Вы считаете уместным, а приватно объяснить это самому сыну — нет?