Гувернантка с секретом

– Евгений Иванович прав, – мучительно нахмурился он, – вы сами рассказывали, как допустили прокол с духами, да и то, что вы оказались в карете во время нападения, может показаться Сорокину подозрительным.

– И что же – просто позволим Сорокину отдохнуть в Березовом? – уже сдавшись, спросила я. – А если он решит в этой поездке убрать еще кого-то из свидетелей?

– Пошлю туда полицейских, чтобы со стороны приглядывали за их компанией, – отозвался Кошкин. – И сам поеду…

– Я тоже поеду, – решительно произнес Ильицкий, – тем более что Афанасий Никитич так меня уговаривал.

– Женя… Евгений Иванович, вы не обязаны! – излишне взволнованно сказала я.

– Обсудим это после, – ухмыльнувшись, ответил Ильицкий.

И я действительно не решилась спорить с ним в присутствии Кошкина. К тому же подозревала, что слушаться меня он не станет. Ильицкий действительно вознамерился вызвать огонь на себя: если Сорокин догадывается, что его ищут, то гораздо логичнее заподозрить шпиона в бывшем военном, чем в бывшей смолянке.

Осознав все это, я еще более захотела не отпускать Ильицкого в Березовое. Но после того, как я собиралась ехать туда сама, я не могла найти теперь слов, чтобы запретить ему сделать то же самое.

* * *

Придумала, что можно сделать, я чуть позже. Когда совещание наше закончилось и Евгений самолично проводил меня до черной лестницы в доме на Пречистенке, я отперла ключом дверь, которой пользовалась лишь прислуга, а после, чуть смущаясь, сказала:

– Полесовы уедут в Березовое завтра и пробудут там до выходных… думаю, один день ничего не решит и ты сможешь присоединиться к ним чуть позже. Послезавтра утром, к примеру.

С этими словами я вложила ключ в ладонь Ильицкому и заглянула в его глаза – так, чтобы он точно понял, что я зову его завтра ночью не в преферанс играть.

– Но Кошкин будет ждать меня в Березовом завтра…

Я не поняла, дразнит меня Евгений или действительно сомневается. Я даже несколько была уязвлена. Но, решив придерживаться выбранной линии до конца, не выдала этого, а молча положила руки ему на грудь. Нежно, аккуратно и медленно я поправила лацкан его сюртука, после чего снова посмотрела ему в глаза:

– Ну как хочешь.

Повернулась и скрылась за дверью.

Глава тридцать девятая

Рано утром в день отъезда я разыскала Елену Сергеевну и в категоричной форме заявила ей, что дети никуда не едут.

– Нам необходимо заниматься, – сказала я, – как их гувернантка и учитель, я решительно против этих незапланированных каникул! Дети совершенно не знают грамматики! Сами полюбуйтесь, какие чудовищные ошибки мальчики допустили в диктанте.

Ошибок, к слову, действительно было много, хотя и не больше, чем всегда. Но сегодня ночью, рассуждая, что мне нельзя ехать в Березовое из соображений безопасности, я поняла вдруг, что детям туда нельзя ехать тем более. Да, Сорокин – их дед и едва ли обидит намеренно, но даже если в их присутствии случится убийство или несчастный случай… словом, нельзя, чтобы они были там. Нужно что угодно сделать, но этого не допустить!

– Но… но, Лидочка, дружочек, сжальтесь, – робко возражала меж тем мадам Полесова, пролистывая тетрадки, испещренные моими исправлениями, – ошибки действительно ужасные, я согласна, но… они так ждут этой поездки! Только о ней и говорили весь вечер! – Закрыв тетрадь, она подняла на меня взгляд и твердо, насколько могла, сказала: – Нет, я все же не могу с ними так поступить. Можете обижаться на меня, Лида, но дети поедут с нами в Березовое.

– Что ж, – ответила я спокойно, – я вовсе не собираюсь обижаться, но прошу в таком случае дать мне расчет. Сегодня же.

– Расчет?… – опешила Елена Сергеевна.

Полесова отпустят сегодня. И я знала, что если не уйду сама, то наверняка он уволит меня в ближайшие дни. Так что едва ли я рисковала, идя на подобный шантаж. Впрочем, оказалось, что Елена Сергеевна настроена куда менее решительно, чем я.

– Лидочка, вы не можете сейчас уйти, – разволновалась она, – мадемуазель Торшина, вы сказали, сможет приступить к работе только в понедельник…

– Боюсь, при таком подходе к образованию, что проповедуете вы, Елена Сергеевна, мадемуазель Торшина вообще едва ли сможет приступить к работе!

– Ах, не говорите так, Лида… – мученически покачала головой Полесова. Потом нахмурилась, сжала губы, смирившись, и сказала: – Хорошо. Если вы считаете, что это необходимо… я скажу детям, что вы запретили им ехать.

Разумеется, Елена Сергеевна именно так детям и сказала. Предвидела их реакцию и во всем ссылалась на меня – злую, жестокую и бессердечную. Однако в последние дни отношения мои с детьми заметно потеплели, видимо, поэтому все трое мальчиков тотчас явились ко мне на порог комнаты – в надежде, что я сменю гнев на милость:

– Лидия Гавриловна, notre chère amie[61], душенька, мы обещаем, что все-все выучим! Когда вернемся. Только не запрещайте нам ехать, ну пожа-а-алуйста! Мы же знаем, что на самом деле вы добрая…