– Я не смогу выстрелить в человека, – ответила я еще тише. И повернулась, заглядывая ему в глаза. – Женя, я не смогу.
– А ты не думай о том, что это живой человек, – это цель. Противник. И он выстрелит в тебя не задумываясь.
Без сил я снова покачала головой. Происходящее казалось нереальным – никогда не думала, что мне придется считать человека лишь целью или мишенью. Да, я пожелала когда-то смерти Сорокину, но малодушно полагала, что лишать его жизни самой мне не придется.
Да и о чем я вообще – Сорокин нужен нам живым! Значит, мне точно не придется пользоваться оружием. Я немного успокоилась.
– Да, чуть не забыл, – продолжил Ильицкий, понижая голос еще более, – если все же кого-нибудь застрелишь, то тотчас бросай револьвер на месте и уходи. Не вздумай уносить его с собой.
Я чуть оживилась, отмахнувшись от горьких мыслей, и собралась было поразить Ильицкого своими знаниями.
– Между прочим, – ехидно начала я, – здесь выгравированы цифры, по которым все равно можно вычислить…
Однако я покрутила оружие в руках, пытаясь найти гравировку, но обнаружила, что цифры заботливо спилены с законного места…
Ильицкий, приподняв бровь, внимательно слушал и ждал продолжения.
– Впрочем, не важно, – смешалась я, отвернулась и торопливо убрала револьвер в свой ридикюль.
Потом бросила взгляд на окно – практически утро. Как не хотелось мне расставаться, но Ильицкого нужно было отпустить.
– У нас встают только в шесть, я провожу тебя, – сказала я, поспешно накидывая сорочку и шаль на голые плечи.
– К слову… – окликнул меня Евгений, кивнув на банку с цветами, которую прежде я отчего-то не заметила. – Понятия не имею, что это, но это стояло под твоей дверью, когда я входил.
Я еще раз посмотрела на банку. Это были ярко-алые бегонии, именно такие, заботливо взращенные Аннушкой, я каждый день видела в горшках на первом этаже нашей парадной. Полагаю, больше я их там не увижу.
– От поклонников, должно быть, – пряча совершенно счастливую улыбку, ответила я.
Цветы, разумеется, были от мальчиков. Мне стало так невообразимо тепло на душе, что и вчерашний эпизод с тараканами казался уже милой шуткой. Я бережно поставила банку с бегониями на комод, после чего все-таки вывела Ильицкого по черной лестнице во двор.
На прощание дотянулась до его губ и поцеловала. Потом задержалась взглядом на его глазах, будто впитывая каждую черточку любимого лица.
– Что? – Ильицкий насторожился, поняв, кажется, что я чего-то недоговариваю.
– Ничего. Иди, уже совсем светло – тебя увидят.
А потом, больше не взглянув на него, поскорее скользнула за дверь и закрыла за собою.
Дело в том, что прошлым вечером, до того, как я, пытаясь выглядеть опытной соблазнительницей, вручила Ильицкому ключ от черной лестницы, у нас со Степаном Егоровичем состоялся один короткий разговор. Потому как наш план по поимке Сорокина нуждался в некоторой корректировке, оповещать о которой Евгения мы оба сочли лишним.
Глава сороковая
К половине восьмого я, как обычно, была готова начать новый день. Детей будили позже, поэтому я никак не ожидала их увидеть, но, выйдя в общий коридор, застала Мари, закрывающую за собою дверь библиотеки. Одно то, что она не сбежала вчера в Березовое, уже было хорошо, но я совершенно не знала, как вести себя с нею после вчерашнего и к чему готовиться.
И она меня тотчас заметила. Тоже замешкалась, а потом, прижимая к себе взятую книжку, присела в книксене:
– Bonjour, мадемуазель Тальянова.
– Bonjour, Мари, – отозвалась я, осторожно приближаясь.
Уходить она не торопилась, но смотрела в пол и переминалась с ноги на ногу. И, не поднимая глаз, вдруг выпалила на одном дыхании:
– Мадемуазель Тальянова, простите меня за вчерашнее… я вовсе не ненавижу вас – это я в сердцах сказала.
И потом только она подняла на меня робкий взгляд.
Столь неожиданно для меня было слышать слова извинения от Мари, что я не сразу нашлась что ответить. Но постаралась быть искренней:
– Мари, мне очень жаль, что не удалось поехать в Березовое, но, поверьте, для этого есть причины.
Взгляд ее сделался настороженным – кажется, Мари силилась разгадать, что скрываю я за этими словами.
– Вы очень странная гувернантка, – произнесла она наконец с сомнением. – Иногда я вас совсем не понимаю. Но это уже не важно – важно, что в Березовое я не попаду и, судя по всему, Алекс женится на мадемуазель Волошиной. Но, знаете, я проснулась сегодня и поняла, что, кажется, меня это совсем не трогает. – Она отвела взгляд, и я отметила, как судорожно она вцепилась пальцами в книгу, будто пытаясь удержаться. Но говорила с прежней же уверенностью: – Может, я и не влюблена вовсе в Алекса, а просто по-детски приревновала хорошего друга.
Если честно, последних слов Мари я почти не слышала, потому что моим вниманием целиком завладела книга, что была у нее в руках. А точнее, ее бордовая обложка. Но, делая над собой усилие, я перевела взгляд с обложки на лицо Мари и мыслями вернулась к ней.