Гувернантка (СИ)

В последние недели перед моим отъездом в Москву, у нас с дядей не обходилась ни одна прогулка без практики en plein air ^[48]: Платон Алексеевич требовал, чтобы я заводила разговор с выбранным им наугад человеком. То это был мальчик-бродяжка; то важная купчиха, совершенно не настроенная разговаривать; то не вполне трезвый извозчик. А однажды вечером, в Александрийском театре, когда я рассчитывала просто посмотреть с дядюшкой новую пьесу Островского, тот заставил меня подойти и завязать разговор с хорошо одетым господином, подъехавшим в личном экипаже к дверям театра… Я сгорала со стыда, так что мне даже не пришлось выдавливать из себя слезы – они выступили сами, когда я изображала из себя разнесчастную гимназистку, потерявшую купленный на последние деньги билетик. Господин был очень добр и минуты три искал со мною несуществующий билетик, после чего купил мне новый.

Платон Алексеевич остался доволен.

***

Оранжереи в Ботаническом саду по-прежнему были закрыты, так что пришлось снова кормить белок. В этот раз и Степан Егорович запасся орехами и с большим энтузиазмом наблюдал, как хитрый зверек складирует добычу в дупле: хоть посетители приносят столько, что можно прокормить и армию белок, но инстинктов делать запасы, видимо, никуда не денешься.

Выглядел Кошкин, однако, озабоченным.

– У вас для меня неприятные новости? – не удержалась я.

– Да как вам сказать… во-первых, цифры, которые вы разглядели на револьвере, и впрямь оказались серийным номером. Удалось установить дату выпуска этого револьвера, и даже завод, где его изготовили.

– Так это же чудесно! – просияла я, поскольку мне самой не верилось, что цифры помогут хоть чем-то. Настроение моментально улучшилось. – И когда же его выпустили?

– В 1871 году, в январе. В Лондоне. Более того, этот револьвер из партии, которую заказали в качестве наградного оружия для отличившихся офицеров британской армии. Всего их было сделано чуть больше сотни и, благодаря нашим связям в Лондоне, у меня уже есть список этих награжденных офицеров.

Столь хороших новостей, право, я и не ждала – мне даже сделалось жарко от предчувствия скорого успеха. Вот только отчего Кошкин говорит это так угрюмо и все время сводит брови?

– И в чем подвох? – спросила тогда я.

– Так я ж говорю: в списке более сотни человек, кто из них получил револьвер, из которого убили Балдинского – неизвестно. В Генштабе уже сутки, как обрабатывают этот список, а результата нет не предвидится.

Я подумала немного и с прежней же бодростью в голосе продолжила:

– И все же вы слишком хмурым выглядите для человека, принесшего такие хорошие новости, ведь теперь точно известно, что убийство Балдинского совершено вовсе не из корысти, мести или любой другой личной причины. Оно политическое! Его застрелил человек, который состоял на службе у англичан и, более того, в 1871 году пребывал в Лондоне. И теперь даже ясно, почему он не бросил револьвер на месте убийства: опасался, что мы это все выясним.

– И что с того? – скептически хмыкнул Кошкин. – Мы лишь знаем теперь, что Сорокин и впрямь где-то здесь, в вашем ближайшем окружении… или был здесь, и вы знали его под фамилией Балдинский. Но вы же понимаете, что он получал этот револьвер в 1871, под каким угодно именем, но не под настоящим! А имен в списке более сотни, повторяю.

– Дайте мне этот список, он у вас с собой?

– Держите…

Хмурясь, я принялась читать столбец из английских фамилий и пыталась их запомнить, поскольку уносить этот список с собой я, разумеется, не собиралась.

– Напротив некоторых стоят красные галки – что это означает? – спросила я.

– Это в Генштабе отметили. Решили, что этим фамилиям нужно уделить особое внимание: одни уже не числятся в британской армии, другие вообще пропали из поля зрения. А одна из фамилий переводится как «сорока», поэтому ее тоже отметили.

Таких фамилий, помеченных галками, было немного: Бэйли, Нортон, Хельхейм, Мэгпай, Джонс, Кэннингем, Гужевский…

– Гужевский? – удивилась я вслух, увидев славянскую фамилию.

– Да, он поляк, в сороковых годах эмигрировал из Российской Империи и поступил на службу в британскую армию. Тоже под подозрением.

Я прочла список до конца и более всего отметила для себя двоих: Мэгпая, что действительно переводится с английского как «сорока», и поляка Гужевского…

Разумеется, не могла я не вспомнить, что двое из моих подозреваемых бывали в Лондоне именно в 1871 – это граф Курбатов и профессор Якимов. Они сами в этом признались неделю назад, в доме Курбатовых. Быть может, в это же время там были и Стенин с Балдинским, но мне об этом ничего не известно.

– А есть новости по порошинкам на сюртуках? – спросила я, возвращая список.

– Да, но тоже ничего особенно интересного…

– Если это столь же «неинтересно», как и первая ваша новость, то я расцелую вас прямо здесь, Степан Егорович!

Кошкин взглянул на меня из-под бровей неодобрительно – кажется, ему не нравилась моя сегодняшняя веселость, и ровным голосом продолжил: