Надо сказать, что для этой встречи я подготовилась уже более основательно – у меня имелся какой-никакой план. Однако с появлением Кошкина в мысли снова был внесен сумбур, потому как явился он не один, а с Ильицким.
– Это необходимо? – я смотрела на Кошкина и уточнений никаких не делала, но он отлично понял, о чем я.
– Евгений Иванович может быть кое в чем полезен, – отозвался он и вдруг добавил: – к тому же он, оказывается, весьма осведомлен о наших проблемах.
Разумеется, Кошкин был достаточно умен, чтобы понимать, откуда. Я смешалась, устыдилась и предпочла замять разговор. Однако присутствие Ильицкого действительно мне мешало – и не только тем, что при виде его я всегда начинала соображать несколько хуже… мне не давала покоя его дружба с Якимовым, одним из главных моих подозреваемых.
Так что в этот раз я набралась смелости и решила спросить прямо:
– Если уж вы, Евгений Иванович, собираетесь присутствовать при этом разговоре, то прошу вас прежде ответить: зачем вы с господином Якимовым приехали в Москву?
Не знаю, с чего я взяла, что к моему вопросу он отнесется хоть сколько-нибудь серьезно?… Ильицкий вместо того, чтобы ответить, хмыкнул громко и повернулся к Кошкину:
– А зачем вы, Степан Егорович, соврали, будто это вы здесь главный, а m-lle Тальянова вам лишь помогает?
– Что? Когда?… – Кошкин густо покраснел. – Лидия Гавриловна, я не говорил такого, клянусь!
Я же была действительно озадачена: так это
Кажется, он явился сюда лишь для того, чтобы поссорить нас Кошкиным. Вот в чем действительно можно упрекнуть Степана Егоровича: как у него хватило ума привести сюда этого человека?! Он ведь все нам испортит!
Так что я ничего не ответила, а лишь снова впилась взглядом в глаза Евгения, и глядела так до тех пор, пока он все же не признался:
– Ладно, может, Степан Егорыч ничего такого и не говорил, но наверняка думал и не раз.
– Ничего подобного… – уже менее запальчиво фыркнул Кошкин и прошел вглубь магазинчика – наверное, чтобы случайно не высказать Ильицкому все, что накипело.
У Кошкина все же поразительная выдержка.
– Просто вы задали мне очень скучный вопрос, Лидия Гавриловна, – продолжал Ильицкий, – я не раз уже говорил, что с господином Якимовым мы приехали на научную конференцию…
– …посвященную вопросам русской словесности, – продолжила я за него, – да-да, я потрудилась узнать об этой конференции подробнее. Но мне любопытно: Якимов – профессор математики, вы – преподаватель военной стратегии… какое вам обоим дело до русской словесности? И я уже молчу о том, что конференция закончилась неделю назад.
Ильицкий перевел взгляд с меня на Кошкина и обратно и, видимо, бесконечно расстроившись, что мы такие скучные люди, сделал одолжение и начал говорить серьезно:
– Перед поездкой Якимов сказал мне, что у него здесь, в Москве, дела. Научные дела, как решил я тогда. А мне он предложил поехать с ним… даже настоял, скорее. И через свои связи в Академии уладил все, чтобы нас отпустили.
– Судя по всему, позже вы поняли, что дела у него здесь вовсе не научные?
Ильицкий помолчал, а потом сказал лишь:
– На трех заседаниях из четырех он отсутствовал вовсе. Делайте выводы сами, Лидия Гавриловна, вы же барышня сообразительная.
Я повернула голову, переглянувшись с Кошкиным: уверена, он думал о том же, о чем и я. У Якимова в Москве какие угодно были дела, но не научные. Вот любопытно только, зачем он настаивал, чтобы Ильицкий поехал с ним?
Если Ильицкий, конечно, говорит правду.
Пока я решала, можно ли ему верить, Евгений заговорил опять. Теперь отведя взгляд и как будто даже через силу:
– Если вы подозреваете, что это Якимов организовал нападение на карету… то я не могу поручиться, что это не так.
Занятно. Не в его правилах было вот так сдавать товарищей, даже случайных. И, должно быть, если Евгений так спокойно говорит, что «не может поручиться»… видимо, у него нет и толики сомнений, что нападение организовал именно Якимов.
– Он очень странный человек, – продолжал Ильицкий, – математики все немного странные, но этот особенно. Скользкий он какой-то и неприятный. У Якимова был сын, Кирилл… мы служили вместе в 1878, на Балканах. Совсем молодой парнишка, отличный парень и душа компании. Все знали, что в армию он поступил вопреки воле отца и родителя своего недолюбливал. Мне порой казалось, что он его даже боится. Он избегал всегда говорить о доме, о родных – но это чувствовалось и без словесного подтверждения. Один лишь раз помню, когда он говорил об отце открыто… мы были в некотором подпитии – а вы, Лидия Гавриловна, должны понимать, что язык в таких случаях развязывается очень быстро, – так вот, кто-то спросил, отчего он поступил на службу в армию, а не занялся наукой, как его отец-профессор. На что Кирилл неожиданно расхохотался и сказал странную фразу… что никакой он не преподаватель, его отец.