Гувернантка (СИ)

По нашему плану Кошкин должен был убедить доктора прекратить на некоторое время работу госпиталя, потому как в нем необходимо было устроить засаду, состоящую из патруля полицейских, и ждать появления убийцы. Мы условились предать максимальной гласности тот факт, что на карету напали по некой якобы неизвестной причине, и что Катерину серьезно ранили. И, разумеется, нужно будет солгать, будто сейчас она находится в госпитале при храме Успения Пресвятой Богородицы – пока без сознания, но в самом ближайшем времени непременно заговорит.

Убийца просто не сможет проигнорировать эту новость! Он обязательно придет в больницу, чтобы убить Катю – возможно даже, что на этот раз сделает это лично. Но даже, если он пошлет кого-то, то этого человека схватят и допросят по всей строгости, и он обязательно сдаст того, кто его нанял – ему просто не будет резона молчать.

Словом, я была уверена, что вариант это беспроигрышный – нужно лишь запастись терпением и ждать.

Правда, за обсуждением этого плана мы очень засиделись в магазинчике Марго, давно превысив отведенное нам время. В результате, когда мужчины уходили, они как раз столкнулись с Марго в дверях.

С большим неудовольствием я следила, как Марго деланно неловко замешкалась в дверях, как «нечаянно» уронила перчатку перед самым носом Ильицкого и как лепетала на французском слова благодарности, когда Ильицкий ей эту перчатку подал. Евгений отвечал при этом тоже на французском – причем неожиданно хорошем французском.

– Ах, Лиди, дорогуша… – пропела Марго, уже заперев за ними дверь, но еще поглядывая с мечтательной улыбкой на кого-то через окно, – что ни говори, а все-таки в русских мужчина есть что-то такое!… Люблю Россию более всего именно из-за русских мужчин! – она легкомысленно расхохоталась.

– Именно у этого русского мужчины через неделю свадьба, – сказала я.

Я думала, что скажу это легко и небрежно, однако – к моей неожиданности – голос мой с головой выдал бурлящую во мне ревность. Марго же удивленно вскинула на меня глаза, поняв, разумеется, все и ответила лишь:

– Да? – потом подмигнула и добавила. – Хороший выбор.

Будто речь шла о шляпке или духах.

– Ах, Лиди, Лиди… – Марго вихрем пронеслась в подсобку, где обычно снимала пальто и поправляла прическу, и оттуда продолжала вздыхать: – А я никогда не умела выбирать мужчин – все мои беды из-за этого. В первый раз я влюбила в семнадцать лет и, представь себе, в революционера! Чудный мальчик из верхушки французского революционного правительства ^[56]: ах, какие изумительные у него были синие глаза, и как пламенно он произносил свои революционные речи. – Марго выглянула ко мне из-за двери и заговорщически поделилась: – Даже не знаю, во что я была влюблена больше – в глаза или в речи.

Я слушала ее, опустив взгляд и смущенно улыбаясь. Марго вообще-то нечасто делилась со мной сокровенным – в шпионской среде это не принято – но иногда она совсем забывалась, как сейчас, и становилась истинной француженкой: болтливой, неумеренной и раскрепощенной до неприличия.

– Ну а потом Коммуну подавили, мальчика моего расстреляли, – продолжала Марго тем же бодрым тоном, – ну и меня вместе с ним… почти что расстреляли. Вытащил меня один добрый человек – связи он имел и как-то все уладил.

Марго, уже приведя себя в порядок, вышла ко мне и устало опустилась в кресло в углу. Голос ее тоже как-то резко потускнел:

– Тогда-то я, конечно, рада была до беспамятства, что уцелела… – Она надолго замолчала. А после, напряженно глядя в угол комнаты, продолжила: – Я с малолетства, еще до того, как мальчика этого революционного встретила, работала поломойкой у одного изобретателя. Он машины какие-то летательные все строил – ну я в этом амбаре убирала, тем себе на жизнь и зарабатывала. Так вот, очень уж этот изобретатель нужен был тому, кто меня из тюрьмы вытащил: собственно, и вытащил он меня только затем, чтобы я ему помогала. Я почти сразу сообразила, что работать меня заставляют на русских – «да ну и пусть», – подумала я. Зато платят хорошо, а то жить впроголодь, да по полгода копить на новую шляпку мне уже надоело. Да и человек этот, который меня завербовал, хороший был – обходительный, вежливый, на темы разные умные со мной разговаривал. Если б не он, я бы, наверное, до сих пор себя оголтелой коммунаркой считала. Года три или четыре это длилось. А после он пропал неожиданно – просто не вышел однажды на связь. Я тогда даже расстроилась…

Я слушала теперь Марго, боясь вздохнуть лишний раз, чтобы не спугнуть ее. В совпадение такое мне верилось с трудом – человек, который ее завербовал… неужели она говорит о моем отце. 1874 год, русская разведка, французский изобретатель…

А Марго вдруг громко усмехнулась: