Гвади Бигва

— Ты что себе позволяешь? «Сомневаюсь!», «Как бы не обманул!» — передразнил он Гвади. — За кого ты меня принимаешь? Что это в самом деле? А блуза, которая больших денег стоит, а десять рублей — тоже обман? Ты, видно, перестал понимать, с кем имеешь дело? Плюешь на все мои заботы, бранишься, споришь, — какая тебе от этого польза? Позор! — крикнул вдруг Арчил, делая вид, что он вне себя от ярости: он вздернул пальцем ус, пожал внушительно плечами, повертел кобуру револьвера, коротенькими шажками прошелся несколько раз перед Гвади и сказал: — Убей меня бог, ты напрасно себе это позволяешь…

Гвади, поверивший, что Пория действительно впал в ярость, поспешил снова пригнуть третий палец.

— Разве я отказываюсь, чириме? — сказал он, отступая.

— Как не отказываешься? Ты не хочешь расписаться, а кто отпустит материал без расписки? Ты, Гвади, не младенец… Или, может, меня считаешь младенцем? То одно ему подари, то другое. Только что выманил буйволицу. Я, по глупости своей, согласился. Ну с какой стати отдам я тебе буйволицу, когда ты пальцем шевельнуть для меня не хочешь? Не нанялся же я все за тебя делать? Как ты смеешь?!

Когда Арчил во второй раз упомянул о буйволице, Гвади уже более твердо произнес:

— Я сказал, что не отказываюсь…

Но Арчил добивался большего:

— Хм… Далась тебе эта подпись! Чего ты чудишь? Ведь не под пустой бумажкой я прошу тебя расписаться? И не такое уж великое дело уступить эти доски Гоче, чтобы ему не пришлось продать буйволицу… Тем более, что буйволица эта… — Он нарочно перескочил на другое, будто желая скрыть от Гвади свои соображения насчет буйволицы. — Твой собственный дом, повторяю, нисколько от этого не пострадает. Чего тебе еще нужно?

Гвади поднес руку к лицу Арчила, повертел тремя пальцами, затем пригнул один из них к ладони и категорически заявил:

— Вот, чириме… Собственными глазами можешь убедиться в том, что я сказал. Ты только не забудь про обещанное…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Когда оркетский колхоз приступил к строительству новых домов, это событие чрезвычайно взволновало санарийцев. Вначале все споры и разговоры велись между своими, не выходя за пределы колхоза. «Оркети нас обогнал, — говорили санарийцы. — Как быть, нельзя же отставать от оркетцев?»

Затем они напали на соседей, засыпав их упреками:

— У нас тоже есть и лес и лесопильный завод. Дома и нам нужны. Почему же вы не вызываете нас на соревнование? Почему вы забыли о принятых нынче порядках? Сейчас не такие времена, чтобы затевать что-нибудь в одиночку. Угодно вам или не угодно, но мы вам предлагаем вступить с нами в соревнование, и вы увидите, что нас не обогнать!

Оркети, разумеется, принял вызов санарийцев.

Отношения между соревнующимися соседними селами имели свою длинную, уходящую во тьму времен историю. Страстность, с которой санарийцы кинули свой вызов Оркети, понятна только тем, кто знает эту историю.

Жители обоих сел поддерживали добрососедские отношения, однако издавна жестоко соперничали между собой, пользуясь при этом каждым удобным случаем перенять что-нибудь друг у друга.

В старину это обстоятельство было причиной нередких столкновений. Между соседями не раз и не два возникали трения и препирательства. Дело доходило до открытого разрыва и тяжких ссор.

Когда наступили новые времена, эта питаемая завистью вражда потеряла свою исконную почву. Нездоровое соперничество сменилось соревнованием. Победа доставалась то одному, то другому колхозу. Их было немало, этих бескровных побед. Оба колхоза не раз красовались на почетной доске республики.

Наступило воскресенье. Оркетские колхозники с утра готовились к встрече с делегатами санарийского колхоза. То был день, намеченный для заключения договора о соревновании. Встречу предполагалось обставить очень торжественно. Народ волновался, нетерпеливо ожидая радостного события.

Впрочем, жители Оркети были празднично настроены независимо от предстоящей встречи с санарийцами. В дни отдыха народ обычно развлекался во дворе правления — пели песни, плясали, играли в мяч. С наступлением темноты комсомольцы тут же на площадке давали спектакли или демонстрировали кинофильмы.

Едва перевалило за полдень, оркетские дома опустели. Народ устремился к правлению, где предполагалась встреча с делегатами соседнего села.

Бардгуния ушел с утра. Найя и Элико позвали его на помощь — молодежь украшала дом правления колхоза. Младшим тоже не сиделось в усадьбе, и они потянулись за Бардгунией.

Сам Гвади был нынче не в духе.

Накануне он решил нарядить своего любимца Чиримию в подаренную Арчилом блузу и в таком виде послать его на праздник. Сыну он не сказал об этом ни слова. «Пускай, — думал Гвади, — блуза будет для малыша неожиданной радостью».

Однако утром он не только не осуществил своего намерения, но даже не показал подарка. Сначала мелькнула мысль: одному дашь, других огорчишь… Неудобно все таки, он всем им отец.