Гвади Бигва

Гвади производит впечатление опустившегося, жалкого человека. Лицо у него — желтое, цвета ромашки, заросло волосами. Выцветшая борода и усы беспорядочно взлохмачены. Из-под нависших клочковатых бровей подозрительно и плутовато глядят маленькие серые глазки. Кажется, ничего ему не дорого, ни о чем он не думает всерьез, ничто его не тревожит. Таким он представляется внешне. Но у него душа ранимая, чуткая, ласковая, хотя и не всегда можно разглядеть внутреннее движение чувств Бигвы. Ему почти все время приходится изворачиваться. Он словоохотлив; он чертит красивые словесные узоры, говорит прибаутками. На вопрос ответит не сразу, а начнет издалека, искусно сплетая обтекаемые и длинные, замысловатые фразы. Слово — его единственное оружие, единственная защита. Дела не столь блестящи у Бигвы. Слова призваны представить все не так, как оно есть в действительности. Ему все труднее становится отделываться шутками от наседающей на него жизни. Многие видят его лень, хитрость, лукавство, притворство. Собственно, не так уж сложно разгадать тайну его натуры. Но он ни у кого не вызывает гнева или презрения. Сказать по совести, односельчане относились к Гвади без особого уважения, репутация сложилась у него неважная. Но люди все-таки снисходительны к нему. Если бы он был заурядным тунеядцем, типа, — например, Чегиртке из романа Т. Сыдыкбекова «Люди наших дней», то, по всей вероятности, не стоило бы писать роман о нем. Но Гвади Бигва интереснее, содержательнее, богаче, чем кажется на первый взгляд. Кто знает, быть может, он в какой-то мере невольная жертва собственного заблуждения, собственного наивного представления о том, как должна строиться жизнь в новом обществе?

В старое дореволюционное время он не смог одолеть бедность и нужду. Собственных сил оказалось недостаточно для того, чтобы выбраться к солнцу. А ныне все переменилось. Такие, как Гвади, стали у руля страны. Так пускай они теперь и позаботятся о нем. Гвади думает: он немало потрудился на своем веку. Устал в борьбе с бедностью. Разве нельзя иначе распределять блага? К примеру, у крепкого середняка Гочи Саландия есть буйволица. Зачем она ему? Пятеро маленьких птенцов Гвади больше нуждаются в молоке. А у Гочи единственная дочь, да и та взрослая. Гвади сокрушается несправедливостью жизни. Он искренне сетует на то, что в этом мире, увы, не все устроено справедливо.

«— Не тому дано, кому нужно, — озабоченно отмечает Гвади. — Вот она, справедливость!»

Гвади не прочь усомниться и в том, настоящий ли коммунист председатель колхоза Гера. Как должен был поступить настоящий коммунист? Послушайте совет Гвади:

«— Если Гера хочет быть настоящим коммунистом, пускай отберет буйволицу у Гочи и отдаст Гвади. Будь Гвади председателем колхоза, весь свет перекроил бы так, что и не узнать… Почему же в самом деле у Гочи есть буйволица, а у Гвади нет буйволицы? Почему?»

Разве Гвади настолько наивен и простодушен, что не в силах ответить на это почти трагически звучащее «почему»? Гвади знает ответ. Прекрасно знает. Но ему представляется: кто-то другой должен добывать для него счастье. Он своей прошлой беспросветной жизнью заслужил право на это. До каких пор трудиться не разгибая спины? Не пора ли в полной мере воспользоваться плодами победы советской власти? И все же Гвади Бигва не убежденный прихлебатель. Он мечтатель — наивный, простодушный. Старое цепко держит Гвади. Тянет назад. Мешает ему идти ровно, не спотыкаясь, не отступая. Зловещим воплощением старого выступает Арчил Пория — бывший дворянин, заводчик, у которого когда-то батрачил Бигва. Рабская привычка беспрекословного послушания хозяину сковывает Гвади. Образовался какой-то разрыв между психологией, привычками Гвади и между новыми условиями жизни. Советская власть освободила его от всякой социальной зависимости. Если бы Гвади прочнее стоял на почве нового, ему было бы легче порвать с миром Пория. Гвади застрял где-то посередине. Новое еще не захватило властно его жизнь, не изменило коренным образом его психологию. Оттого Пория удается держать Гвади в подчинении, навязать то, что ему представляется выгодным. Он, пользуясь слабостью Гвади, как бы продлевает дни господства над своим бывшим батраком, хотя социальная основа жизни, давшая ему на это право, в корне изменилась. Пусть Гвади далек от активного участия в строительстве колхозной жизни, пусть он находится в «разладе» с советской действительностью, он, конечно, сознает всю глубину происшедших перемен. В нем постепенно зреет, пока незаметно, не очень отчетливо, но все же зреет чувство глухого, еще не совсем осознанного протеста и сопротивления. Гвади связан с Пория тайными делишками.