Гвенделл, лучший ученик

Парни ушли. Лирен остался и переводил взгляд с Бьюли на Берта и обратно.

– А ты чего не пошел? – спросил тот.

– Да как-то не хочется одному со взрослыми. И так долго гуляем. Я лучше домой пойду, меня мама ждет.

Гилберт вдруг понял, что не хочет, чтобы он уходил. Он и Бьюли – рядом с ними было хорошо. Под этим рыжеющим закатным солнцем на теплой летней улице. Вместе.

– Пойдемте в таверну, – Бьюли словно услышала его мысль. – Я хочу сидра купить.

Берт с Лиреном переглянулись. И молча сказали друг другу: “а пойдем”.

В “Дубе и патерице” Бьюли взяла себе грушевый сидр и спросила, хотят ли мальчики себе чего-нибудь, но Таласма-трактирщица сразу заявила:

– Не собираюсь я спаивать детей!

Берт уже открыл было рот, чтобы сказать, что ему уже шесть с половиной и потому никакой он не ребенок, как Бьюли его опередила:

– Тогда я еще возьму для себя. Что мне взять, мальчики?

Мальчики сказали взять сладкий ягодный сидр.

Берт впервые как следует попробовал алкоголь. До этого ему давали только немножко лакать из недопитых стаканов, которые оставляли гости, и пойло это было паршивым. Кислым и ядреным. А этот сидр вкусный, с пузырьками.

Они сидели в зале, глядя через окно на огненно-рыжее небо, и болтали. Лирен рассказывал про морровиндский Трибунал. Берт удивился, узнав, что там состояла Альмалексия и что Барензия была с ними на короткой ноге. Вокруг гоготал народ и стучали кружки.

Когда начало темнеть, Лирен засобирался домой, сказав, что его там и правда ждут. Как только он ушел, Берт тихо спросил у Бьюли:

– А почему ты любишь Чуму?

– Он хороший, – так же тихо ответила она, водя пальцем по оконному стеклу.

Берт молча разглядывал ее лицо сбоку. У нее такие же серые глаза, вдруг подумал он, как были у мамы. Папа говорил, у нее серые глаза и темно-русые волосы, как у Берта.

– Не знаю, – добавила она еще тише. – Просто не знаю. Так получается.

– Он не хороший. Он же тебя обижает.

– Нет, все в порядке.

Гилберт отвел глаза в окно. Может, она за это и любит? За то, что обижает? За то, что вот так кусает ей губы и шлепает по щеке? За то, что говорит, как «устроит интересное”? За то, что делает “интересное”?

По телу пробежали жгучие мурашки. Из-за сидра в голове пустовало.

– Бьюли?

Она повернулась.

– Что?

Сам себя не помня, Берт резко наклонился и прижался к ее губам.

Горячим и мягким. Как те булочки, которые печет Лереси.

Он ощущал носом ее гладкую кожу. Сладкий запах духов. Ее рот еще хранил вкус грушевого сидра. Берт потерялся во всем этом и не хотел освобождаться, но Бьюли отодвинулась первая.

– Ты чего? – ласково улыбнулась она и погладила его по щеке.

– Не знаю…

Ему захотелось рухнуть под землю. Ноги окаменели. Он неподвижно смотрел ей в лицо и не представлял, как теперь быть.

– Ничего, – сказала Бьюли и положила его голову себе на плечо. Глаза Берта невольно опустились ей на грудь. – Не бойся, ты растешь.

– Я хочу еще, – Гилберт не верил собственным ушам и голосу. – Можно еще?

Бьюли вздохнула. Ее грудь высоко взмыла и опустилась.

– Ладно, только не так быстро, хорошо? Поаккуратней, я тебе помогу.

– Ага.

Он поднял голову с плеча, бережно приблизился к ее лицу и коснулся губ. Бьюли взяла его руки и положила себе на щеки. Она стала медленно двигать губами, будто обнимая ими. Было очень, очень приятно делать так же, чувствуя ее горячее дыхание, пахнущее сидром.

Тук-тук-тук!

Оба вздрогнули, словно по телу пустили электрический ток, и посмотрели в окно.

С улицы на них смотрели Фуфел и Чума. Тот стучал по стеклу и улыбался.

***

– Боги, – Бьюли смотрела на них, широко распахнув глаза. Берт слышал, как ее сердце бешено колотится в груди.

Сам он вдруг ощутил, как внутренности обледенели и рухнули куда-то вниз. В горле что-то дрожало.

Чума переводил с одного на другую пугающе довольный взгляд, а Фуфел за его спиной посмеивался в ладонь.

– Боги, Боги, – застонала Бьюли, когда Чума пальцем поманил их на улицу, не переставая улыбаться. – Боги… Боги…

Она суетливо поднялась и пошла наружу. Едва ноги переставляла. Чума проводил ее взглядом, а потом вернул глаза на Берта и снова поманил.

Но тот примерз к полу. Колени дрожали. В пустой разгоряченной голове встала простая, спокойная мысль: “он меня убьет”.

Все сейчас закончится. Он просто меня убьет.

Берт увидел, как Бьюли появилась за окном и бросилась к Чуме, в мольбе вытянув руки. Но едва она приблизилась, он размахнулся и ударил ее по лицу. Даже изнутри Берт услышал звонкий, мясистый шлепок. Бьюли отшатнулась и чуть не грохнулась навзничь, но Фуфел успел ее подхватить. На щеке у нее вспыхнуло красное пятно, и из горла сразу потянулся жалобный вой.

Берт глухо вскрикнул и побежал на улицу.

– Не бей!

Но Чума уже схватил ее за плечо, точно соломенное чучело, и снова замахнулся. Фуфел перехватил его руку и пытался опустить.

– Легче, легче! Хорош, Чам!

– Чамбер, – всхлипывала Бьюли, держась за щеку.

Чума отпихнул Фуфела ногой, перехватил Бьюли за волосы и врезал ладонью снова, расплющив ей нижнюю губу о зубы. По подбородку Бьюли заструилась кровь. Она зарыдала, зажав рот ладонью, а другой рукой беспомощно схватилась за грудки его рубашки.