Гвендолин

Птицей взлетаю по лестнице и замираю перед закрытой дверью. Из комнаты слышатся приглушенные голоса – папин тихий, успокаивающий, и мамин, срывающийся в тревоге и что-то с нажимом доказывающий. Родители явно препираются. И уж не с постельным ли это режимом связано? К тому же я явно слышу еще один голос, принадлежащей нашей экономке Юфимии, которая сразу же становится на сторону отца. Кое-кто, видимо, демонстрировал слишком рьяные порывы проигнорировать рекомендации лекаря, и понадобилась бдительная стража.

Не выдержав, тихо стучу и, толкнув тяжелую створку, ступаю за порог. Но сразу же ошеломленно замираю, воззрившись на лежащую на постели женщину.

Мама… Такая молодая и красивая. Даже не скажешь, что у нее взрослые дети, ее легко можно принять за мою сестру. Мама… любящая, отчаянная и самоотверженная. Мама… тонкая как тростинка и сильная духом, как скала. И теперь я с удивлением смотрю на немного располневшую талию этой тростинки.

– Мам? – удивленно округляю я глаза. – Папа? Это вы успели пока меня не было?

Рядом тихо от смеха прыскает Юфимия.

– Допустим, успели мы раньше, – смущенно откашливается па. – Останься ты немного подольше, а не умотай в манистер, упершись рогом, как горный барашек, узнала бы сразу.

– Доченька, – шепчет мама и порывается встать с кровати, но папа легко удерживает ее на месте. Но я тоже не хочу, чтобы она вставала, раз доктор так сказал, посему сама как можно скорее подбегаю к кровати и,  осторожно, чтобы не навредить, заключаю ее в объятья.

– Ма, – тихо всхлипываю. – Я так скучала.

– Моя милая девочка, – гладит она меня по волосам, перебирая спутанные пряди. – Моя Гвени…

Дверь, тихо скрипнув, выпускает из комнаты всех присутствующих, и мы остаемся наедине.

Я даже не знаю, откуда у меня берется столько слез. Разве может человек вместить в себе такое количество воды? Но они снова наворачиваются на глаза, и я плачу с не меньшим надрывом, чем у папы на корабле. Мама плачет тоже, я это чувствую по тому, как вздрагивает ее грудь, как падают мне  на плечо горячие капли.

Всласть наревевшись, мы, наконец, отстраняемся, друг от друга и принимаемся придирчиво осматривать.

– Так кто у меня будет? Братик или сестричка? – выразительно поднимаю брови, еще раз с изумлением окинув взглядом располневшую талию мамы.

– Думаю, девочка, – мягко улыбаясь, отвечает мама, кладя руку на живот. – Но, милая, – ее взгляд на мгновение снова становится встревоженным. – У тебя, я полагаю, тоже есть новости...

– О чем ты? – смущенно отвожу глаза и принимаюсь разглаживать подол рубахи на коленях. Она принадлежала Ингвару. Теперь моя. Мне даже больно подумать о нем, но так хотя бы его тень рядом со мной, и я не могу расстаться с этими вещами. Пока не могу. Так и пропутешествовала все это время в одежде, которую взяла из сундука, каждый раз приводя ее в порядок стиркой, все равно переодеться было не во что.

– Милая, не надо закрываться от меня, – берет меня за руку мама. – Я всегда на твоей стороне. Ты же знаешь. И всегда тебя поддержу.

– А нечего поддерживать, – тихо вздыхаю. – Твоя глупая дочь просто влюбилась в того, в кого не следовало…

– Ох, Гвени… Он… он тебя заставил… Он взял тебя силой? – бледнеет мама, еще сильнее сжимая мою ладонь.

– Нет, что ты! – пугаюсь я ее тревоги. Не приведи Лудд, разволнуется и заболеет. – Я его полюбила… Я сама ему отдала… Свою душу и свое тело…

– И что же? – замирает мама.

– Ничего. Потом я убежала… – снова всхлипываю. – Но я так его люблю, ма…. Так люблю… Только он меня не любит.

Мамочка хмурит брови и снова привлекает меня к себе.

– Ты уверена, дорогая? Мужчины порой бывают очень упрямы, но стоит копнуть глубже, и ты видишь, что под твердой скорлупой прячется мягкое сердце.

– Нет, мам, – качаю головой. – Он сказал, что мужчины не умеют любить, это им не присуще. Но я-то ведь знаю, что папа тебя любит. Значит это меня он полюбить не смог…

– А больше он ничего не говорил? – склоняет голову набок мама.

– Что? – непонимающе шмыгаю носом, отстраняясь. – О чем?

– Ну, после напыщенных речей о любви твой избранник ничего не говорил? – с губ мамы срывается смешок.

– Говорил, – хмурю брови, вспоминаю болью отдающиеся в сердце слова. – Говорил, что я создана для него, и он не может мне позволить принадлежать другому мужчине. И отпустил меня на волю, представляешь, всех отпустил. Только…

– Только? – тянет моя собеседница.

– Только не отпустил, – сжимаю руки в кулаки. – Запретил мне в Кинлох возвращаться.

Слова сами собой срываются с моих губ, пока я не пересказываю все то, что случилось со мной. От мамы я ничего не скрываю, только иногда мой рассказ прерывается судорожными вздохами, тихими всхлипами и шмыганьем носом.

– Думаю, милая, скоро ты снова с ним увидишься, – с улыбкой, заявляет мама, загадочно смотря из-под ресниц. И прежде, чем я успею что-то возразить, добавляет. – Ведь не у меня одной сюрприз, правда?

Глава 55