H. ВАСИЛИАДИС ТАИНСТВО СМЕРТИ

Многие из тех, кто скорбит о своих близких, говорят и повторяют: «Мы свыклись с ним. Как теперь жить без его присутствия, наполнявшего дом, без его поддержки, благодаря которой наши беды находили отклик и становились терпимыми?» И действительно, именно в силу привычки разлука становится чем–то, что трудно перенести. «Но плакать о разлуке по той причине, что долгое время были вы вместе, совершенно неразумно», — пишет Василий Великий и советует далее: «Не требуй, чтобы распоряжения Божии о душах клонились к твоему удовольствию. Напротив того, о вступивших между собою в союз во время жизни и потом разлученных смертью рассуждай, будто они подобны путникам, которые идут одною дорогою и от непрерывного пребывания друг с другом стали соединены привычкою. Такие путники, прошедши общий путь, когда видят, что далее дорога делится, не оставляют в пренебрежении предлежащего пути, удерживаясь привычкою друг к другу, но, вспомнив о причине, которая побудила их к путешествию, отправляются каждый к собственной своей цели. Как у них цель пути была различна и сближение между ними произошло от привычки, так и соединенным между собою супружеством или иной связью, без сомнения, {стр. 299} каждому предлежал свой предел жизни, и предназначенный конец жизни по необходимости разделил и разлучил вступивших в союз друг с другом» [706].

«А ты по привычке при этом скорбишь и плачешь?» — спрашивает божественный Златоуст. И отвечает, имея в виду, разумеется, того, кто умирает с верой в Бога и в Воскресение мертвых: «Но не странно ли, когда ты отдашь дочь в замужество и муж отправится с нею в далекую страну и там будет жить счастливо, — не считать это бедствием, то есть скорбь разлуки облегчается слухом о их благополучии, а здесь, когда не человек, не подобный тебе раб, но сам Владыка берет к Себе твоего ближнего, — печалиться и сетовать?» [707] «Знаю, что привычное обращение с ним вожделенно и приятно. Но если ты умеришь страсти свои рассудком и размышлением о том, Кто взял его и что ты, перенесши твердо, принесешь свою волю в жертву Богу, то будешь в состоянии избежать и этой волны» (т. е. боли, которую возбуждает в тебе разлука) [708].

«Он был мой защитник», — скажут другие. «Если же ты (жена) нуждаешься в защитнике, — замечает Златоуст, — и потому плачешь о муже, то прибеги к общему для всех Защитнику, Спасителю и Благодетелю — Богу, к этой необоримой помощи, готовому подкреплению, надежному покрову, вездесущему и отвсюду нас ограждающему» [709]. Мы лишились поддержки нашего ближнего, но у нас есть прочный союз с всемилостивым и всемогущим Богом.

«Скорблю и рыдаю, — скажут третьи, — потому, что на ушедшего возлагала я надежды свои. Муж мой, сын {стр. 300} мой подавал добрые надежды, и я ожидала, что он будет иметь обо мне попечение. Вот почему я сожалею о муже, вот почему о сыне, вот почему терзаюсь и рыдаю — не потому чтобы я не веровала в Воскресение, но потому, что стала беспомощной и лишилась покровителя, сожителя, сообщника во всем, утешителя». «Но тогда, — отвечают «Златые уста», — если скорбишь обо всем этом, тогда должно было бы тебе носить траур всю свою жизнь. Но поскольку траур твой длится всего один год, значит, ты свыкаешься с этим и уж не скорбишь ни об ушедшем, ни об утерянном покровительстве. Говоришь, что не можешь перенести разлуку с мужем или со своим сыном? Но разве это не доказательство маловерия? Ведь ты думаешь, что защищают тебя твой муж или твой сын, но не Бог. И именно это маловерие оскорбляет Бога. Поэтому он часто забирает от тебя этих твоих защитников, чтобы ты не связывала себя с ними так крепко, чтобы не возлагала на них надежды свои. Ибо мы принижаемся и забываем Бога, и поэтому милосердный Бог, независимо от наших желаний, привлекает нас в лоно любви Своей. «Не люби мужа больше, чем Бога, и никогда не испытаешь вдовства, а хотя бы оно и постигло тебя, не ощутишь его. Потому, что Покровителем ты имеешь Бессмертного, более любящего тебя (чем муж или твой сын)» [710].

Для человека Божия, как мы выяснили, настоящей смертью является грех. Именно эту истину подчеркивают святые отцы, утешая скорбящих о смерти своих близких. На ней заостряет внимание и Григорий Богослов, когда ему приходится утешать благочестивую свою мать Нонну по смерти отца: «Что же бывает с нашим естеством? Оно течет, сотлевает… Одна для нас жизнь — стремиться к жизни и одна смерть — грех, потому что он губит душу. Все же прочее, о чем иные {стр. 301} думают много, есть сонное видение, играющее действительностью, и обманчивая мечта души. Если же так будем рассуждать, матерь моя, то не будем и о жизни высоко, и смертию огорчаться чрезмерно. Что ужасного в том, что переселимся мы отселе в жизнь истинную, избавившись от превратностей?» [711]