Ha горных уступах

Парень постоял минуту; Кристка, видно, ему понравилась. Она быстро глянула на него, прямо в глаза.

– Далеко идешь?

– Куда иду, туда иду… – а потом прибавил: – к Озерам… Там у меня есть овцы.

– А какое это перо у тебя? – говорит Кристка.

– Орлиное. Хочешь его?

– На что мне? Куда я его приколю? К платку?

– Сиди! – отвечал парень и провел рукой по ее груди.

– Ну-ну, тише!..

Она оттолкнула его локтем, так что у него рука назад отлетела и дрожь прошла по телу, а особенно по спине.

– Да ты Христова невеста, что ль?

Он старался не показывать виду, но был смущен. Кристка почувствовала себя совсем смелой. Хотела сказать ему что-нибудь такое, чтобы осмеять его, но, как взглянула на его румяное лицо под черной шляпой, на которой торчало длинное перо, переливавшее на ветру, так и не могла добыть из себя ни одного резкого слова. Он это заметил и снова улыбнулся:

– Можно подумать, что ты злая!

И сел с ней рядом на холмике.

– У меня есть время, – сказал он.

– Да ведь еще рано, – ответила Кристка, чувствуя, что тело у нее словно млеет.

– Что это ты пела, когда я сюда шел?

Кристка сама удивилась: она почувствовала вдруг, что ей стыдно, а этого с ней никогда еще не случалось.

– Да ведь ты слышал.

– Ну, так, как?

– Забыла!

– Как бы я тебе не напомнил!

– А как? – Кристка вспыхнула и отвела голову в сторону.

– Да вот так! – и парень схватил ее за полосатый платок и притянул к себе.

– Откуда ты? – спросила через минуту Кристка.

– Из Гроня.

– А какие овцы у тебя на Озерах?

И недоверие закралось в ее горскую голову.

– И, да я тебе только так сказал. Нет у меня там никаких овец! – сказал Ясек.

– А что?

– Я только пройду теми краями, по Лиловым.

– Куда?

– К Тиховерховью. Повидаться там кой с кем надо.

Глаза его хитро блеснули из-под ресниц. Поглядела на него Кристка: два ножа за поясом и пистолет.

– Э! – подумала она. – Да это разбойник!..

И сразу какое-то удивление и какой-то восторг наполнили ей сердце.

– А когда будешь возвращаться?

– Да так через недельку, иль дней через пять. Тут будешь пасти?

– Тут!

– А как тебя зовут?

– Кристка. А тебя?

– Ян. Поцелуешь?

Кристка сильно покраснела и опустила голову на грудь, потом улыбнулась и взглянула исподлобья.

– Поцелуешь?

Она тихо шепнула: «Поцелую!»

И Ясек обнял ее и поцеловал; сразу какая-то томность разлилась у нее по жилам.

А когда он пошел от нее к лесу, под гору, стройный, высокий, в белой блестящей чухе, с длинным пером на шляпе, отливавшим на ветру, что-то захватило у нее в груди и она бросила ему во весь голос:

Жаль тебя мне, жаль тебя мне,

мил-сердечный друг.

Не забуду, не забуду

никогда тебя.

А он ей ответил уже из лесу:

Не плачь, красотка, хоть на разбой иду,

Помолися Богу, к тебе навек приду…

И долго еще слышалась из лесу его песня – уходила все дальше, все тише становилась, пока не замолкла, не растаяла в глуши лесного мрака. Так и ушел он от нее куда-то в поседевшие от инея Татры – в мороз, в пустыню, в страшное одиночество осени – веселый, распевая песни, румяный, одетый, как в праздник, – с блестящим оружием, с блестящим поясом.

Вокруг Кристки все смолкло.

* * *

В знойный польский полдень шла Кристка под Волошином в сосновый лес, что рос на горах. Издали доносились медные колокольчики овец.

Шла Кристка и пела.

Ты, венок мой девичий,

с головы слетел, –

Тонешь в быстрой реченьке

и потонешь в ней…

– А я не жалею, – думает она в душе и поет.

Гей, вы добры молодцы,

Бога вы побойтесь:

Вы венок мой девичий

из реки достаньте…

– Как же, достанут! Чортовы дети! – говорит она вполголоса.

Прислушалась она минуту… вдали изредка тихо звенели колокольчики. И запела жалобно:

Яна очи синия

мне одна отрада, –

Яна ручки белые

работать не рады.

– И зачем ему? Мало ль серебра в моравских городах да в лавках?..

Эх, Боже! А блестело ж его перышко, блестело, как мы с ним первый раз на пастбище повстречались. Скоро уж три года тому будет, осенью…

Люби, добрый молодец,

как любил меня.

Hа других и издали

и глядеть не смей!

– Уж дала бы я им! Ведьмы чортовы! Тут и смерть вам!

Она топнула ногой, а потом опять запела от сладкой, безмерной тоски:

Приходи же, молодец,

иль приснись ты мне,

Не могу, сердечный другъ

позабыть тебя…

– Где же он? Господи, Господи!.. Где же он? Сегодня он должен быть у шалашей…

А из за горы, за скалами, в лесу, где овцы пасутся по утрам, послышался резкий мужской голос Яська:

Распеваю песни,

хоть, как сокол, гол,

Ведь поют же птички,

что бедней меня…

– Ясек! Ясь! – крикнула Кристка и, протянув руки, побежала под гору к скалам. А он, распевая, высокий, стройный, гордый собой, рослый вышел из соснового леса, – белый и блестящий с ног до головы.

– Ясек, Ясек мой! – шептала, запыхавшись, Кристка, бросаясь ему на шею. – Милый мой! Золотой!

– Как здоровье? – ответил Ясек. – Голоден я! Есть там что-нибудь поесть в шалаше?

* * *

Августовский вечер, тихий, безлунный, звездный. Под Волошином лес колышется мерными волнами; шумят сосны в стороне, словно их заворожили.