He как у людей

— Извини. — Он встает, бросает салфетку на стол. Больше всего на свете ему хочется уйти.

— Мы не закончили разговор.

— А это называется разговор? Больше похоже на нападение из засады.

— Сядь, пожалуйста. Давай поговорим. Прошу тебя.

— Не волнуйся. Дам тебе время собраться с силами.

Кевин гневно удаляется в направлении мужского туалета. Он в ярости от того, что его жена через столько лет все еще умеет так больно (потому что правдиво?) бить по его самым чувствительным местам. Он входит в громадную, сверкающую белизной комнату и не видит там ничего: ни сантехники, ни крана, ни раковины нормальной (только фарфоровый поддон), ни полотенец, ни сушилки для рук. Кевин не знает, что и думать. Там, где обычно находятся двери кабинок, висит массивный лист матового стекла шириной с кухонный стол, без ручек. Кевин тычется в этот лист обеими руками в разных местах. Наконец с досадой поворачивается, чтобы уйти, задевает плечом стену, и гладкая невидимая дверь волшебным образом отодвигается с тихим шорохом, а за ней обнаруживается унитаз — слава богу, ничем от нормального унитаза не отличающийся.

Кевин плюхается на стульчак и тянется за телефоном, но тут вспоминает, что вынул его из заднего кармана брюк и положил в пиджак, который сейчас висит на спинке его стула, и, вполне возможно, телефон в эту самую минуту трезвонит, не умолкая, в шаге от его жены.

Кевин пулей выскакивает из этого дурацкого туалета, подавляя в себе тошнотворное чувство обреченности, нарастающий истерический страх. Адреналин взлетает так, что он, пожалуй, мог бы сейчас допрыгнуть до стола одним исполинским прыжком через весь зал. Грейс нигде не видно. Может, ушла? Это было бы неплохо, это было бы еще поправимо — можно будет все уладить, извиниться за эту нелепую ссору из-за первого ухажера дочки. А какой важной казалась эта тема всего две минуты назад! Но нет: Грейс сидит, склонившись над телефоном, там же, где он ее оставил.

— Ну и запрятали они толчки — сам Гудини не нашел бы.

Кевин усаживается на свое место, и его рука немедленно тянется к пиджаку в надежде ощутить его успокаивающую тяжесть. Но мобильного в пиджаке нет. Кевин сует пальцы в боковые карманы (оба пусты), затем переводит взгляд на Грейс, на ее лицо, такое удрученное, что оно стало похоже на кусок мятого льна, и понимает: у нее в руках его телефон.

Но там и смотреть-то нечего — никакого компромата. Он же давно стер все сообщения от Роуз. И контакт удалил. Но Грейс не поднимает на него глаз. Она проводит пальцем по экрану, и на нем появляется фото Джерарда и Кевина на кухне, проводит еще раз — снова фото Джерарда и Кевина на кухне, секундой позже. Она просматривает не сообщения, а фотографии…

Скриншоты!

Его жена читает ту давнюю переписку — сальный, полный загадочных недомолвок диалог, понятный только двоим — о том, что тогда так бурно расцветало, но так ни к чему и не привело и в любом случае уже закончилось.

— Грейс… — говорит Кевин.

Какое-то время она не смотрит на него, но потом поднимает глаза и пронзает его убийственным взглядом.

— Грейс.

Она встает и берет свою сумочку цвета металлик.

— Постой! — Кевин неуклюже поднимается. — Постой. Подожди. Я все объясню.

Она снимает свою шаль со спинки стула.

У них, как и любой семейной пары, случались конфликты — денежные неурядицы, разные подходы к воспитанию детей, жуткая история с раковой опухолью (она оказалась доброкачественной), споры о том, как распределить домашние дела, и сотни обыденных раздражающих бытовых мелочей, которые давно уже утряслись и даже превратились в предмет для шуток. Как-то раз в начале их совместной жизни в Лондоне они так переругались, что он, на ночь глядя, театрально выбрался из постели в трусах, натянул тренировочные штаны и ушел, хлопнув дверью. Потом они валялись от хохота, когда он вернулся и обнаружилось, что он выскочил на улицу в ее штанах.

Но никогда еще, вплоть до этого момента, до их двадцатилетней годовщины, сказанные ими друг другу слова не казались такими опасными или бесповоротными.

Она выходит из ресторана.

30

Даже благопристойное клетчатое платьице Дороти, одной из образцовых положительных героинь во всей литературе, на Нуале каким-то непостижимым образом выглядит сексуально. Час назад дома произошел скандал из-за рубиновых туфелек, которые Нуала намеревалась надеть для своего сценического дебюта зет двухдюймовых шпилек на платформе, совершенно развратного вида, которые папа категорически запретил.

— Решительное и твердое «нет», — заявил он с глуповатым смешком. Все поглядели на него с невыразимым презрением.