Касания к Тарталье похожи на нечто очень крепкое и дружеское. Она не позволяет ему обнимать себя, мило щёлкает по носу, говоря, что они ещё не настолько близки, чтобы он распускал свои ручонки. Но она хлопает его по плечу, жмёт ему руку, ласково улыбается, позволяя по спине кончиками пальцев провести, прежде чем оставить его. Тарталья засмеётся, предлагая той свидание, а чужая улыбка оставит его с отказом. Его сестрица, видимо, вполне довольна тем, что у неё есть сейчас.
Но его это злит. Он прикрывает глаза, понимая что бесполезно злиться на этого лиса ведь, его сестрица держит дистанцию, хоть и позволяет подойти чуть ближе, чем большинству. Разве можно злиться на неё за то, что она сама отогнала от себя потенциального конкурента?
Кончик языка проходится по чужой лопатке, заставляя сестрицу задрожать. Она так спокойна, не обращает внимания на то, что её не слушают и лишь перестаёт его гладить и замолкает, через плечо заглядывая и от внезапного желания с его стороны вздрагивая. Она забавная и прекрасная. Он поднимает глаза, встречая в чужом лице лишь ожидание ответа. О чём она говорила? Он не знает, но почему-то…
— Ты пустишь меня? — тихо спрашивает она, выдыхая, прекрасно помня, что братец не любит когда она делает что-то без его ведома, в чужих глазах ожидание, такое томительное, она ждёт, ждёт чтобы её куда-то пустили, заставляет взбеситься и хитро прищурить глаза.
— Нет.
— И как мне тогда сдавать практику? — спросит она, расцепляя окольцевавшие её тело руки, хмурится, отползая от него и совершенно теряясь в догадках о том, в какой момент она потеряла стыд и позволила названному братцу стаскивать с себя полотенце.
— Если честно, я прослушал то, что ты говорила… — мягко улыбается он, наблюдая за тем, как она переодевается в пижаму, ловит глазами чужое мимолётное смущение от его присутствия и едва та оденется, снова устраивается рядом, в глаза сестрице заглядывая, так хочется спросить о надоевшем, так хочется вызнать о том, что его так беспокоит и не даёт нормально смотреть в её сторону.
— Поэтому, ты заранее отказал? — спокойно спросит она, распуская волосы, не замечая чужого желания прикоснуться к синеве шелка. — Я, конечно, польщена твоей заботой, но…
Он опускает голову и прячет лицо в плече сестры. Она не понимает, потому что безумно влюблена в проклятого одногруппника. Он видит это в её глазах, в случайных фразах, брошенных в телефонную трубку, в обрывках сообщений, которые она отправляла Джинн. Дилюк знает, что-то упущено, что-то заставляет её тянуться к этому человеку, улыбаться ему и жаждать каждого дня, как повода для встречи. Безумное желание чужой — не его любви. И он выдыхает, когда её руки лягут ему на макушку, когда она мягко потреплет его, шепча о том, что влюбляться совершенно нормально и у него всё обязательно получится. Она просто не знает о ком речь, а потому так искренне желает ему удачи и терпения… Чтобы он мог запросто оставить её при себе…
— Я думал, что ты порываешься на очередную встречу с ним вне стен университета… — признается он, подняв лицо и вздрогнет, заметив как помрачнеет сестрица, как уберёт свои руки, позволяя себе прикрыть лицо ими, о, они оба помнят о том, что произошло в прошлый раз, когда она просила пустить её к нему, помнит как зло смотрели на неё, помнит как стискивали запястья, как тихо шипели, не позволяя даже и слова сказать…
Тогда она искренне просила у Дайна прощения, на деле же тихо умоляя о понимании и помощи. Она догадывается, что её свобода стоит братцу костью поперёк горла, но верить в это совершенно не желает, лишь стискивает руки в кулаки и закрывает глаза, желая думать о том, что это всего лишь беспокойство, а не пренебрежение.
Он всё видел. Видел как она извинялась, зацеловывая чужие уголки губ, как обещала вытащить одну-единственную встречу, как искренне сожалела о своей невозможности, и тихо вздыхала от осторожных поглаживаний по спине. Дайнслейф, безусловно, любит её, мягко улыбаясь той и принимая чужие извинения, на поцелуи поспешные и короткие отвечая.
Наличие у сестры обоюдной любви ставило Дилюка в некоторые, весьма условные, рамки и он снова злился, руки на щёки сестры укладывая, замечая как быстро порою она прячет от него свой мобильный, как быстро набирает иногда сообщения, а потом показывает почти девственно чистый список переписок, где кроме диалога с Джинн, наверняка подчищенного и старательно завуалированного, и группового чата, наполненного лишь напоминаниями о сдаче и домашних задания нет ровным счётом ничего.
Зато в записной книжке номер этого человека записан с сердечком на конце контакта, маленькая оплошность, выдающая её с потрохами. Она жаждет встречи, максимально неформальной и свободной, лишь бы остаться наедине, сказать что-то откровенное, теплящееся в чужой груди, заставляющее сердце в чужой грудине биться быстро-быстро, так, чтобы его биение эхом в ушах отдавалось.