Hi-Fi

Что плохого в желании оказаться дома в окружении собранных тобой записей? Мое увлечение – совсем не то, что коллекционирование марок, пивных этикеток или антикварных наперстков. Моя коллекция заключает в себе целый мир, в котором красоты, грязи, жестокости, покоя, красок, ранимости, опасностей и любви гораздо больше, чем в том мире, где живу я; в ней есть и история, и география, и поэзия, и еще много другого, чему я должен был бы научиться в школе, в том числе и музыка.

Добравшись до дому (двадцать фунтов из Патни в Крауч-Энд, на чай не даю), я наливаю себе чашку чаю, надеваю наушники и методично прослушиваю все имеющиеся у меня злобные песни про женщин в исполнении Боба Дилана и Элвиса Костелло, потом врубаю на полную концертник Нила Янга, и скоро у меня оглушительно звенит в ушах. Когда пластинка кончается, я ложусь в постель и пялюсь в потолок – теперь это уже не то бесцельное, нейтральное занятие, что прежде. Это все ерунда, что я себе напридумывал про Мэри, так ведь? Я пытался обдурить самого себя, решив плавно и безболезненно переключиться на нее. Теперь я это понимаю. Я понимаю все, что уже произошло, – я вообще большой специалист по прошлому. И только настоящее решительно не поддается пониманию.

Я прихожу в магазин позже обычного, и Дик говорит, что звонила Лиз и просила срочно перезвонить. Я не собираюсь перезванивать ей на работу. Она хочет отменить нашу с ней вечернюю встречу в пабе, но я ей этого не позволю. Пусть уж скажет мне все в лицо.

По моей просьбе Дик звонит ей и говорит, что он совсем забыл: меня сегодня не будет целый день – я уехал на музыкальную ярмарку в Колчестер и вернусь в Лондон только вечером, специально чтобы встретиться с ней. Нет, Дик не знает, по какому номеру меня можно найти в Колчестере. Нет, он не знает, буду ли я звонить в магазин. Весь остаток дня я не подхожу к телефону, потому что она еще может попытаться меня застать.

Мы договорились встретиться в «Янгс», тихом пабе в Кэмдене, на Паркуэй. Я прихожу раньше времени, но у меня с собой номер Time Out, и я усаживаюсь в уголке с кружкой пива и орешками и начинаю изучать репертуар кинотеатров, размышляя, на какие фильмы мне хотелось бы пойти, если было бы с кем.

Свидание с Лиз получается совсем коротким. Я вижу, как она решительно направляется к моему столику; Лиз симпатичная, но весьма корпулентная и, когда злится, как, например, сейчас, выглядит устрашающе. Я пытаюсь улыбнуться, но тут же понимаю, что это не сработает: она слишком заведена, и улыбкой ее не остановить.

– Роб, ты порядочная задница, – говорит она, разворачивается и выходит из паба.

На меня оглядываются из-за соседнего столика. Я заливаюсь краской, утыкаюсь в Time Out и делаю большой глоток пива – в надежде, что за кружкой не будет видно моей побагровевшей физиономии.

Лиз, конечно, права. Я та еще задница.

7

В конце восьмидесятых я пару лет работал диджеем в одном клубе в Кентиштауне, где и познакомился с Лорой. Это, собственно, был не то чтобы клуб, а так, зал на втором этаже паба, но в течение полугода он пользовался большой популярностью у определенной части лондонского народа – правильного народа в черных «пятьсот первых левисах» «левисах», в конце недели вечерами заполонявшего «Таун энд кантри клаб», «Дингуолз», «Электрик Болрум» и «Кэмден плазу». Я был хорошим диджеем, мне так кажется. Во всяком случае, людям у нас нравилось; они много танцевали, подолгу не расходились, спрашивали меня, где можно купить пластинки, которые я ставил, и неделя за неделей снова появлялись в «Граучо клаб». Место мы назвали так в честь Граучо Маркса[41], который как-то выдал, что никогда не вступит ни в один клуб, изъявивший желание иметь его своим членом. Позднее выяснилось, что где-то в Уэст-Энде есть другой «Граучо клаб», но с ним нас вроде бы никто не путал. (Кстати, вот первая пятерка танцевальных хитов «Граучо»: «It’s A Good Feeling» Смоки Робинсона и Miracles, «No Blow No Show» Бобби Блэнда, «Mr. Big Stuff» Джин Найт, «The Love You Save» The Jackson 5 и «The Ghetto» Донни Хэтуэй.)

Нравилось мне это занятие, очень нравилось. Море голов, колеблющееся под звуки выбранной тобой музыки, – зрелище улетное. Те полгода, что клуб пользовался популярностью, так и остались для меня самым счастливым временем. Это был единственный период моей жизни, когда я ощущал себя полным энергии, но потом оказалось, что ощущение было обманчивым, поскольку энергия пульсировала не во мне, а в музыке. На моем месте, ставя на полную громкость в переполненном клубе любимые танцевальные вещи людей, заплативших деньги, чтобы их послушать, то же самое чувствовал бы каждый. В конце концов, танцевальная музыка по определению пульсирует энергией – я просто все спутал.